– Ты-ы-ы только глянь! Вот это, чтоб меня приподняло и шлепнуло! Эх-х-х!
– Что «вот это» и что «эх»? – спросил озадаченный Филипп, заботившийся только о том, чтобы как можно аккуратнее облегчаться в такт скорой рыси, которую подобрал отряд.
– Да вон же там! А «эх» – это «эх, какая красотка»! Ты посмотри, какая стать, какие у нее груди! Интересно, что она делает одна посреди леса и ну просто совершенно, то есть совсем, ню? Не иначе сбежала из нашей деревеньки в чем мать родила. Надо бы помочь девушке – пропадет! Или мы не рыцари!
Жерар так здорово голосил, что заоборачивались все, кто был рядом.
Было на что посмотреть.
Тонкая талия, плоский живот, ладно очерченный мышцами, крутые бедра, крупные сильные икры и настоящая грива вороной масти, которая, впрочем, не могла скрыть ни круглых плеч, ни совершенной формы грудей, дерзко раздвигавших завесу черных как ночь волос. Лица только было не разглядеть – все-таки не так близко находилась прекрасная незнакомка. Можно даже сказать, далеко. Опять же – непослушные волосы, которые закрывали ее вороновым крылом при каждом движении.
Он медленно шла, поминутно пригибалась, поводила руками по траве и кустам, будто собирала что-то или искала.
Жерар вернул ногу в стремя и вознамерился запустить коня между носом филиппова ездового, который негодующе заложил уши от такого нахальства, и крупом скакуна Гектора. Замысел юноши был ясен – как можно скорее добраться до лесной нимфы и всячески ее спасти.
И только в этот миг до Филиппа дошла вся странность происходящего. Он во все глаза разглядывал незнакомку и никак не мог взять в толк: если она так далеко, почему же он так отчетливо различает все соблазнительные подробности ее великолепного тела? На зрение рыцарь не жаловался, но все же он не орел.
Когда он понял почему…
Де Лален выдохнул страшное проклятье:
– Клянусь течкой богоматери, чтоб меня, сраный господь! – за шиворот устремился целый поток мурашек.
Желудок скрутило ледяной рукой, а сердце пропустило удар.
Девушку было отлично видно, потому что головой она доставала до середины самых высоких деревьев! Ноги ее, как колонны, возвышались над кустарником, и каждая была больше даже рослого немца.
Филипп ухватил друга за плечо.
– Стой, дурак! – прошипел он, пялясь на чудовищное виденье.
– Не смотрите на нее, идиоты! Ни в коем случае не смотрите! Пропадете! А ну, быстро галопом – передать по цепи! Уходим, быстро уходим! – даже не закричал – застонал Уго.
Колонна всадников пустила коней вскачь.
Приказ Уго исполнили все, с великой охотой.
Девушка осталась далеко позади. Она некоторое время смотрела вслед улепетывающим всадникам, а после развернулась и пошла к деревне.
– Что это было? Что, блядь, это было?! – лязгая зубами, вопрошал Филипп, пока кони мчались мимо рощиц и перелесков, норовя оставить за спиной как можно больше першей, а лучше лье.
Ответил ему Петроний, полуобернувшись в седле.
– Это моровая дева. Она появляется там, где слишком много смертей. Или там, где будет слишком много смертей. Правильно сказал Уго – ни в коем случае нельзя ее разглядывать и тем более подъезжать. Давно, очень давно мы не встречались.
– Ты видел это раньше? – воскликнул Жерар, белый, белее мела.
– Нельзя про такое говорить, молодой! – одернул его немец. – Тем более в пути!
– Доктор! Вы же ученый человек, скажите нам, что это и как такое возможно?! – не успокаивался Жерар.
– Я как ученый человек говорю: возможны вещи куда страшнее. А это – всего лишь дурной знак того, что может случиться. Симптом. Как кашель или вулканический метеоризм нашего любезного Петрония. А за каждым симптомом стоит куда более опасная причина.
– К-к-акая причина? – спросил Филипп, которого вдобавок к зубовному трясению пробила икота.
– Хотел бы я знать, молодой человек. Хотел бы я знать…
Моровая дева, чем бы она ни была – монстром, симптомом, самой болезнью, – быстро дошла до деревни. Она невесомо ходила по окровавленной, измученной земле, ласково оглаживая трупы. Наконец она остановилась перед висельным буком на площади. Дева долго всматривалась в мертвецов, а потом одним махом порвала веревку, в которой болтался раубриттер.
Он рухнул в пыль. Дева подцепила ногтем, который был длиннее небольшого меча, петлю на горле, разрезав ее в один миг. Она поцеловала труп в губы. Поднялась и ушла.
Тело вдруг задергалось, выгнулось дугой, захрипело, засучило ногами, зашлось в кашле. А потом Вилли Хренодуй, больше известный как Вилли Смерть Шлюхам, открыл глаза.
Антиквар
Кирилл Ровный вел себя неразумно.
Впрочем, за день ему выпало слишком многое – больше, чем положено среднему человеку за половину жизни. Антиквар же был именно средним. Не матерый герой-десантник, не ветеран пятнадцати горячих точек, маскирующийся под тихоню, потому что так удобнее. Кирилл не маскировался, он был тихоней. Теперь же наш тихоня гнал джип через суету дорог к родным Озеркам.
Дом напротив торгового центра «Бада-бум», душ, кресло, возможно, двести коньяку. И девятнадцать пропущенных звонков на мобильном.