Опасные земли

Первый взгляд доносил следующее: замок построили во времена то ли Гийома Бастарда Нормандского, то ли Филиппа Красивого. Словом, очень давно, трудно даже сказать, когда. Отменное укрепление было теперь вовсе не так крепко, как в годы юности, что, впрочем, не одним только замкам свойственно, но и людям, а оттого не удивляет. Далее мелочи. Например, бульвар перед воротами не был предусмотрен, а надо бы. Да и ров теперь здорово осыпался. И так далее.

Второй, внимательный, взгляд требовал осведомленности, которая, согласимся, не каждому положена.

Жоффруа II ван Виррей де Ла-Тур был осведомлен на уровне, обычному наблюдателю недоступном. Несмотря на то, что за длинным и громким именем скрывалась вполне приземленная должность, все-таки он являлся сыном прево Шиме, Жоффруа I. Подумаешь, скажете вы, тоже выискались: Цезарь и Август! Пиппин и Шарлемань! Филипп и Карл!

Скажете и ошибетесь. Потому что старый прево держал Шиме настолько цепко, что и сравнить не с чем, кроме, разве, внимательного паука, который изловил муху. Первый Ла-Тур знал во вверенном хозяйстве буквально все. Интересовался буквально всем. Совал нос (и умелые руки) буквально всюду. Вплоть до отела коров в селе Гадюкино, хотя коровы там, в отличие от гадюк, были так себе. Замковые подробности он, конечно, знал тоже.

И сынок знал, не отставая от папаши ни на пядь. Потому как был очень резв и в народе за резвость прозывался Жофф Грапан, то есть рвач.

Сравнение с Филиппом и Карлом (Добрым и Смелым, разумеется, мы же в Бургундии!) оказалось верным только в том смысле, что папаша не в меру резвого отпрыска терпеть не мог, а резвый отпрыск считал дни, когда же старый скупердяй отправится считать барашков на облаках ошуюю Господа нашего Иисуса Христа.

Теперь, после столь вдумчивого введения, перенесемся к изначальному предмету разговора – к замку.

Замок стоял на пологом холме, омывался лучами солнца и прекрасно себя чувствовал. У подножия холма колосились тучные нивы, меж ними вилась дорога, а на них сапали пейзане. Надо думать, что замок вписался в картину местного мироздания лет за триста до.

Непосредственно вокруг замка бродили трое. Точнее, не бродили, а по-деловому и вполне осмысленно перемещались, непрерывно разговаривая. Даже не приближаясь к границам их приватности, было понятно, что разговор оживленный. Хоть слов и не слыхать, а мимика и жестикуляция двух мнений не оставляли.

Первым было лицо духовного звания, о чем говорила бенедиктинская сутана. Особая стать, благочестивый взгляд и этакая поступь заставляли заподозрить в лице фигуру аббата, чье аббатство дразнилось шпилями в полумиле к востоку от замка. Аккурат между ним и городом Шиме.

Второй человек явно был коллегой первого. Коллегой в высоком смысле окормления чад господних и наставления на путь истинный. Можно даже сказать, старшим коллегой, ибо это был еврейский ребе, предшественники коего, согласимся, узнали Бога единого несколько раньше бургундцев.

Третий носил скромное платье – упелянд черного дамастина с едва намеченным серебром цветочным раппортом, серые чулки и практичные пулены кордовской кожи с не слишком длинным носом. Голову его закрывала не менее практичная широкополая шляпа, тулью которой перехватывала очень скромная парчовая лента, призванная показать, что хозяин шляпы носит простой фетр не потому, что не может позволить себе большего, а потому, что большего не желает.

По здравому рассуждению выходило, что это и есть Жоффруа II, как там его, Ла-Тур.

Слуги господни жаждали внимания.

Ла-Тур младший жаждал замок.

Ла-Тур старший жаждал определенности и надежно прикрытого тыла. Однако пока он страдал от подагры в Шиме, здесь его замещал наследник, который, как только что было сказано, жаждал замок.

Крестьяне, щедро рассыпанные у подножия холма, сапали землю.

– Прекрасный, прекрасный замок! Не понимаю, как батюшка умудрился его продать? Висел бы на балансе превотства! Вы не находите, что замок великолепен? – Ла-Тур посмотрел по сторонам, ожидая от спутников резюме касательно рассматриваемого строения.

Голос у наследника был, в противоположность скромному платью, вовсе не скромный. Глубокий, звучный, словно в хоре поставленный. Впрочем, может, так и было. Аббат, изъяснявшийся куда менее звонко, снял шапочку и потер тонзуру.

– Напомню, сын мой, что ваш отец не продавал замка, а совершил взаимозачет между кассой дворцового ведомства и кассой Шиме. Это герцогский замок, он уже с полвека числится в казенных строениях. Поэтому он его милости герцогу попросту передал.

– Тем более! Просто передал! Это ж где такое видано! Добро б хоть продал за приличную сумму. Так ведь нет! Взял и отдал! – Ла-Тур всплеснул руками, так что разрезные рукава упелянда заколыхались.

– У него не было выбора. Герцогский приказ, и все, – аббат прощелкал бусинами на четках что-то ужасно минорное. – А приказ герцога – это… это… Da quod iubes et iubi quod vis[19].