Насколько счастливы были бенедектинцы, теперь уже не установить, но то, что отряд де Лалена и примкнувшие к нему ребята Петрония расположились в аббатстве – это факт исторический. По тому же адресу вынужден был явиться и старый прево. Вот он-то совершенно точно не был счастлив внезапному явлению инспекции, которую пригласил прыткий сынок за его спиной, от его имени, умудрившись скрыть инициативу от родителя.
Впрочем, деваться некуда – старшему Ла-Туру пришлось соответствовать, что оказалось не вполне некстати, ведь наступало обеденное время, а на кухне отца настоятеля отменно готовили. И если о проделках наследника прево по старости лет и связанной с этим утратой резвости узнавал не всегда, то о качестве провизии на столе соседа был информирован на должном уровне.
Аббатство святой Монегунды расположилось в красивом месте. Красивом и удобном. Чудесный вид на старый замок, старые липы, выгодно оттенявшие в пору цветения ароматы ладана и смирны, витавшие над монастырем. Большая церковь, чей шпиль был виден из города, две малые базилики, часовня Дунстана на удалении подле монастырского скотного двора, инфирмерий, госпиталь, трапезная братии, трапезная настоятеля, пристроенная к обширному дому, и, что важно, – пивоварня. Удобство заключалось в небольшом удалении от города. И рядом и вне утеснения узких городских улочек, да и запахи кожемятного ремесла не долетали до святых угодий.
Кроме того, крестьянские земли, дарованные монастырю, находились здесь же под полным контролем и постоянным надзором.
В полях росли хлеб и хмель.
В скотном дворе проживали четыре дюжины коров, снабжавших молоком маслобойню и сыроварню, поля – навозом и стол – мясом, когда устав дозволял.
Запруженный ручей заставлял скрипеть колеса водяной мельницы.
А отряд бургундцев временно заставлял скрипеть от жадности отца старосту. Поскрипывал и аббат, на которого вместо решения проблем с сен-клерскими долгами свалились новые расходы. Почти не скрипел крытый двуконный возок, на котором прибыл прево, лишенный возможности передвигаться в седле из-за шалуньи подагры. Экипаж остановился на площади между церковью во имя святой Монегунды и домом аббата. Преграда дверцы, украшенная червленым щитом и серебряным мечом, выпустила на свет божий старого Ла-Тура, которого сразу же подхватили два послушника и повлекли во владычную трапезную.
На крыльце церкви распоряжался отец староста, захвативший юного монашка с чернильницей на шее и здоровенной писчей тетрадью в руках.
– Хромоногий черт, – так проводил староста Жоффруа номер один. – Порази его чирей на срамном месте, прости Господи! А ты записывай, и записывай внимательно…
Площадь, с которой только что убрался возок, наполнилась гомоном и конским ржанием: это ехали лучники и пажи, обмениваясь совсем не благочестивыми замечаниями. Всех измотали дорога, пыль и жара.
– Слушаю, отец Амадей.
– Так, Бержуан… – староста задумчиво почесал тонзуру. – Корм для шести… нет, семи дюжин лошадей, кто их считать будет! Далее, провиант и пиво для дюжины лучников, десятка жандармов, полутора десятков кутилье и дюжины пажей. Перебели все начисто, отнеси в кладовую и выпиши счет, да сосчитайте все с отцом Гаэтаном до денье! Ровно половину счета передай в иудейскую общину, пусть оплатят.
– Они не оплатят, – уверенно возразил монашек, перестав возить пером по листу.
– Если они не оплатят, Абрахам бен Коган через час будет принимать на постой всех лучников Его Милости, уж я позабочусь! Вместе с их конями, пажами, вонью, сквернословием и стоячими членами, после чего в иудейской общине прибудет светловолосых детишек! Так и передай, если вздумают крутить тебе яйца и ссать в уши, как это умеет почтенный бен Коган!
– Если мне будет позволено… – писарь нервно почесал пером ухо.
– Что еще, Бержуан?
– Тогда, выходит, мы маловато коней насчитали. Почтенный Абрахам бен Коган в ладах с арифметикой и быстро прикинет, что только на десяток жандармов меньше тридцати коней не приходится, а еще лучники и все прочие, и тогда, ну вы понимаете, отец…
– Вот дерьмо! И точно. Пиши – восемь дюжин коней, кто их считать будет в самом деле! Да проследи, чтобы жандармов устроили в госпитале, всех прочих – в инфирмерий, там как раз почти пусто.
– А куда господ прикажете?
– Господ под крышу отца Бернара, больно важные господа. И сердитые. С ними до беды недалеко. Видал, какой у них злобный немец? Вот то-то. Сколько ж они сожрут за сутки, святая Дева! – староста скрежетнул зубами, быстро сообразив, что даже с еврейской частью денег постой влетит аббатству в сумму более чем достойную.
Уже сейчас восьмерка всадников, прибывшая в авангарде отряда во главе с тем самым злобным немцем, успела выхлестать не меньше двадцати пинт светлого пива, обобрать начисто две сливы. Вдобавок один нерасторопный послушник получил в ухо, отчего ухо стало смахивать на сливовый плод. Впрочем, ухо было бесплатное.