А еще надо умудриться поставить коней так, чтобы не передрались. Да поди уследи, а то изгрызут коновязь или край денника!
Обиходив четвероногий личный состав, те, что о двух ногах, должны заняться амуничником. Стремена, пряжки, металлические концевики и кольца протереть, почистить и смазать, чтобы не подернулись ржой. Подпруги, приструги и путлища осмотреть – не порвутся ли, не растянулись ли? Седельные ленчики и прочее, что сделано из кожи, просушить ветошью, пройтись льняным маслом. А то задубеет, покоробится и встанет колом – зад и ноги незадачливого ездока разнесет потом в кровь за полчаса.
Верховая служба почетна – нет слов, но уж очень это хлопотное дело!
Словом, устал – не устал, а немедленно отдохнуть пажам и слугам, в отличие от лошадок, было никак невозможно. Если учесть, что де Ламье очень недвусмысленно намекнул, что дозор будет стоять круглые сутки, отдых отменялся далеко не только для младших по званию.
Отдохнуть же хотелось. Вытянуть ноги, растянуть усталую спину, пусть даже на соломе, избавиться от опостылевших сапог.
Когда бойцы принялись избавляться, а заодно разматывать портянки, скидывать носки, по конюшне поплыл сильный дух, который едва забивало запахом конского пота и мокрой шерсти.
– Ух-х-х! Вот это тянет! – восторженно протянул лучник Мердье, потягиваясь. – Прет, как в родной казарме! Или той зимой под Гентом! Помнишь, Анри?
– Лучше бы не помнить. Ты нас чуть не задушил! – недовольно поморщился Анри Анок.
– Хе-е-е! – Мердье соорудил на лице щербатый оскал, вроде как улыбку.
– И ничего не хе-е-е! – забалагурили остальные лучники, заводившие коней в денники.
– Точно, Мердье, тебе надо что-то делать с ногами, это ненормально.
– Да уж, воняешь, как нужник, одно слово – Мердье!
– Я Готье, болван!
– Нужник, не нужник, а смрад, будто кто сдох.
– Мердье, у тебя часом нет проказы? Гниешь же заживо!
– Ой, можно подумать, у тебя ноги не воняют!
– Ко-о-озлы! – постановил десятник Анри, с гордостью оглядев подчиненных. – Так, ты, да-да, ты! Куда повел коня? Ненормальный же через седло болтается! Ты его хочешь прямо так на ночевку определить? Скидывайте на пол, сейчас мессир решит, куда бегуна этого сраного того, ну ты понял!
Мессир, то есть Филипп, как раз наладился вслед за пажом в денник, чтобы лично оглядеть верного Гнедка. По дороге его изловил де Ламье, прихватив за плечо.
Раздался тихий шепот.
– Ты далеко пошел?
– Так к Гнедку… – начал было молодой рыцарь.
– Ну, ваша милость, ты его чистить возьмись своеручно на глазах у пажей! Сейчас не время!
– Нам есть чем заняться?
– Еще как. Надо ночного прыгуна свести к этому Игнасио, мать его, Хименесу, или как его, беса?
Филипп отвернулся от двери в денник, чтобы поглядеть на Уго, что и сделал, удивленно переломив бровь.
– Прыгун прыгает, а падун падает. Валится с ног то есть.
– Кто валится? – уточнил Уго, поглядывая по сторонам – не наладился ли кто прилечь.
– Я! Я с ног падаю! До утра не подождет твой прыгун?! – Филипп от такой черствости даже расстроился, состроив соответствующую мину.
– Упадешь позже! – отрезал немец. – Прыгун – повод. Я очень хочу пощупать испанчика тет-а-тет и раньше всех. Уж очень он скользкий, да и попутчики у нас под стать, чисто жабы. Я буду не я, возьмут они доктора в оборот. Хорошо бы поспеть первыми! Пока они на постой определяются, мы успеем без свидетелей поговорить. Намек понял?
– Уж намекнул ты куда яснее. Пойдем! – Филипп кивнул, а потом закричал на полконюшни. – Анок! Анок! Будь добр, передай мне этого нашего дурака в рубашке и двух кутилье покрепче. Сейчас мы с ним разбираться станем.
Кутилье лучников, определенные конвойными, зачесали в затылках. Парень с изувеченным лицом, весь в запекшейся крови, бился в путах, грыз кляп и злобно мычал, вращая безумными глазами.
– Задачка! Ноги развязывать нельзя – беды не оберемся.
– Нельзя, – согласился второй. – Хотя, может, взять на растяжки, как лошадь?
– Вернее будет взвалить на плечи и отнести, вот как он есть.
– Не надорвемся?
– Ништо, чай, не надорвемся. Чего в нем весу – кожа да кости.
– Шевелись! – раздался ободрительный рык Уго.
И вот бойцы уже взвалили извивающееся тело, зашагав вслед рыцарям. Рыцари же держали путь прямиком к торцевым дверям, через которые конюшня сообщалась с домом бургомистра.
Расквартировался отряд выше всяких похвал с точки зрения тактической, зато с заметными потерями комфорта. Предупредительный доктор говорил, что готов похлопотать насчет постоя у добрых бюргеров, но де Ламье эту благородную идею зарубил.
– Разделяться не будем. Встанем здесь, все вместе!
«Здесь», на которое немец указал широким жестом латной руки, оказалось обиталищем покойного бургомистра вместе со всеми прилегающими постройками. Например, дом очень удачно имел прямой выход в городские конюшни – длиннейшее здание, пристроенное сзади к ратуше. Было там пусто, гулко и как-то затхло, по крайней мере пока помещение не заполнили десятки коней и бойцов.