Опасные земли

Кто, скажите на милость, пойдет в трактир, вот этак снарядившись? Явно не добрый человек. Филипп подумал что-то вроде этого, начисто упустив из вида собственную недавнюю пробежку по улицам под грохот доспехов. Теперь по доспехам он принялся дьявольски тосковать. Утешало наличие германца в тылу и то, что незнакомцы его пока не заприметили. Или заприметили и теперь где-то там в темноте вокруг Уго скапливаются неучтенные резервы?

Что это вообще за типы?!

Касательно последнего типы, а точнее – тип, тот самый долговязый в сером, развеял последние сомнения. Он воздел руку в черной перчатке в запретительном жесте, а потом ткнул пальцем в сторону стойки, рявкнув:

– Потеряйся, крыса!

Надо думать, что трактирщик успел таки с заказанным элем и теперь мог помешать. Вот только чему?

– Что вам угодно, добрые господа? – Филипп захотел прояснить этот вопрос, попутно отодвигаясь от стола.

– Тихо, тихо, тихо! Сиди, как сидел, – и палец долговязого, все еще выставленный, покачался вверх-вниз, словно намекая, где и как именно надлежит сидеть. – Это вам что здесь угодно, добрые господа? Приперлись в город, шляетесь с мечами, будто странствующие рыцари. Я этого не люблю. Как оправдываться будете?

– Оправдываться? – спросил де Лален, но более ничего спросить не успел, а гости не успели ответить, потому что в разговоре появился тонкий голос Петрония.

– Подошел к незнакомым людям – представься, а не кричи, как ишак. Ведь ты не ишак? Или все-таки ишак?

Долговязый такого не ожидал, поэтому задумался, а когда до него дошло, он взревел не хуже помянутого животного:

– Иша-а-ак? Я тебе… – для убедительности он наклонился над плечом Петрония, норовя напоследок взглянуть тому в лицо.

Этого делать не следовало, потому что итальянец, оттопырив большой палец, без затей ткнул в глаз непрошеного собеседника. Одновременно он поставил ножку табурета на свод его стопы. Гости потащили сталь из ножен. Если говорить точно, тот, что стоял справа, попытался. Петроний с неожиданной для столь упитанного человека скоростью скользнул тому под руку и в следующий миг приложил лицом о край столешницы. Только зубы хрустнули.

Долговязый принялся выть, прыгая на одной ноге, держась за глаз, оружие показалось из ножен, а Петроний уже стоял с чужим кордом в руках, оглядывая собрание. Филипп, воспользовавшись заминкой, подскочил, толкнул ногой табурет в сторону усача и метнулся к товарищу, потянув меч наружу. Все замерли. Назревала поножовщина, о которой давеча думалось Филиппу.

Вот только подраться не вышло.

Со стола, наконец, рухнул тот, с очень широкими плечами, звучно грохотнув головой о половицы. Словно по команде в глубине зала раздался рык Уго, трижды лязгнула сталь в сталь, и кто-то сдавленно закричал. Видимо, немец только что разделался с резервом, который подослали к нему враждебно настроенные гости. И резерв, судя по всему, состоял ровно из одного человека.

Очень глупо.

Полумрак дрогнул. К полю боя неслась закованная в железо человеческая гора. Уго раскидывал табуреты и попавшиеся по дороге столы, людей, словно те были сделаны из бумаги. Через три мига в неверном свете блеснул окровавленный меч, и немец принялся крошить с двух рук. Первым под размах попался тот, с шикарными шрамами. На этот раз простым порезом отделаться не пришлось.

Клинок разрубил ему череп от виска до виска, даже не заметив преграды ненадежной человеческой плоти. Вторым на острие повис вислоусый. Кольчуга не спасла. Де Ламье уперся ногой в грудь и с усилием извлек меч из раны. Тело упокоилось на залитом кровищей полу.

– А-а-а, Katzendrek, die hurenfotze! Leck mich am Arsch, bescheisen Pimmel![57]

Немец обвел побоище дикими глазами, остановив взгляд на долговязом, все еще прыгавшем чуть поодаль на одной ножке.

– Нет! – запищал Петроний. – Не смей! Этих надо разговорить! Вон тот тоже мертвый?

Трактирщик мотнул головой в темноту, что скрывала дальнюю часть помещения.

– Конечно, мертвый, фу-х! – и, поглядев на Филиппа: – Что-то ты не сильно помог двум старикам!

Рыцарь спрятал оружие в ножны, а немец сцапал с пола меч убитого вислоусого, а потом, ухватив за волосы первого, пострадавшего от находчивости Петрония, поволок к столу.

– Говори, тварь, вы кто? Ты кто, говори или убью! – он повалил его на столешницу и навис над лицом, дыша смертью. – Не ори, разорался! Говори толком, ты кто?!

– Люди мы прохожие, – простонал долговязый.

– Прохо-о-ожие! А откуда у прохожих людей вот это?! – Уго потряс перед носом меч.

– Ме-ме-меч это, ай, больно!

– Еще не больно! Но сейчас будет! – пообещал де Ламье. – Откуда у людей прохожих меч, клейменный тремя лилиями?! Говори, гад!

И Уго принялся колотить пленного затылком о стол.

– Франц купил! Франц купил! – проверещал тот.

– В королевском арсенале?! Пришел и купил?! Расскажи мне, как это делается, я тоже куплю! Так, ты сейчас начинаешь говорить, или я тебе для начала все зубы повыколачиваю! – де Ламье поднес навершие к губам долговязого и примерился, как бы половчее вдарить.

– Не, не, не надо! Ай! Наняли нас, наняли!

– Кто нанял, свинская ты собака?!