– Сумею! Такого раз увидишь – и это самое. Здоровенный он, страсть! Пониже сира рыцаря в доспехах, – наймит кивнул на германца, – но грудь – чисто бочка, плечищи – во такие! Руки с телячью шею и…
Пленный вроде как поманил слушателей к себе и добавил заговорщицким шепотом:
– Не нашенский он! То есть чешет складно, как благородный, а зараз видать – издалека прибыл.
– Что, итальянец или опять грек? – Петроний усмехнулся и почесал зад.
– Почему грек? Не-е-е, точно – не грек! Бретонец! Во!
– С чего решили? – Уго вновь примерился на укол, чтобы попугать долговязого, но тот словно не заметил.
– Чешет-то он складно, а говор, как у бретонцев, пробивается, да. И рыжий! И борода такая короткая, густая на загляденье, тоже рыжая. Я, ваши милости, из-под Нанта родом – до Бретани рукой подать. Так и насмотрелся, и наслушался. Быстрее всего, оттудова господин.
Петроний замычал и словно даже замурлыкал, да так протяжно, как никогда за ним не водилось. Вышло нечто вроде «хм-м-м, м-м-м-р, хмф-м-м, мум, да, хм-м-ф». Де Лален решил оставить упражнения толстяка на потом и поинтересовался судьбой восемнадцати остолопов. Куда их потеряли?
– Так я о чем! Нагрянули мы ночью, аккурат четыре дня сравнялось. Ух и странный тип здешний паромщик! И кабыздох при нем дрянной, фу! Так вот! Нашли подходящую домину на отшибе, чтобы, значится, всем скопом засесть. Жан-Пьер вызвался на разведку – осмотреть, что да как. А то тихо здесь, будто умерли все! Мы-то, сами понимаете, изготовились резать городскую стражу – так хоть бы один выглянул! Подозрительно это все! Во-о-от, взял Жан-Пьер кодлу парней и того. С концами. Как не было. Исчез. Начисто.
Уго похлопал пленного по бедру плоскостью меча, чтобы привлечь внимание.
– Отчего не искали?
– Как не искать! Пытались! Заутро, как сообразили, что нету Жан-Пьера с ребятами. И ничего!
– Совсем ничего? Ну, братец, излагай! – де Ламье постарался изобразить располагающую улыбку, что с учетом окровавленной рожи вышло, скорее, устрашающе.
И тут наемник удивил. Он подался вперед, и вновь его руки сделали приглашающий жест. Вот только теперь он не раскрывал рта, пока друзья не склонились на расстояние, где можно было различить свистящий шепот.
– Стремно здесь, господа рыцари! Вот чего вся эта сволочь, – он обвел глазами половину кабака, – не разбежалась? Уж я бывал в добрых поножовщинах, будьте любезны, с полторы дюжины разов! Матерью клянусь и всеми святыми, добрый люд враз берет ноги в руки и – кто куда, в двери, в окна, на край – под лавки. А эти сидят, в ус не дуют! Как все в порядке! А какой тут порядок?
Порядка и правда не было.
На полу истекали кровавым соком два трупа. Между ними стонал, начиная приходить в себя, третий, которого Петроний приложил зубами о край столешницы. Где-то на том конце зала, укрытое полумраком, надо полагать, валялось еще одно хладное тело. Коли попался под руку расстроенному де Ламье, так выбор невелик: или отходит, или уже отошел.
Почтенная публика сидела по местам, словно ничего ужасного не случилось. Кто-то исправно макал усы в пивную кружку. Парочка солидных буржуа через три стола будто бы даже вела степенную беседу, а тот, что разместился спиной к побоищу, даже головы не повернул. За дубовой стойкой торчал, как перо в чернильнице, трактирщик.
У молодого рыцаря не было за душой дюжины кабацких драк, но здравое рассуждение подсказывало неправильность мизансцены. Бюргеры обязаны были спасаться! В крайнем и редком случае, если подобралась компания крепких и неробких мужиков – пресекать бесчинства. Но в любом случае –
Удостоверившись в верности наблюдений пленного, Филипп передернул плечами, вроде как от внезапного озноба. Впрочем, без вроде. Бургундец явственно ощутил, как по спине разбегается целая осыпь мурашек, знать щедрой горстью высыпали за шиворот.
– Ты не шепчи, шептун! – бургундец рыкнул, чтобы напугать собственную внезапную боязнь. – Докладывай точно: искали и так-таки не нашли?
– Крестом святым! – долговязый перемахнул грудь и поцеловал сложенные большой и указательный пальцы. – Мы посветлу сунулись, да все зря. И стремно! Весь городок проклятый, один в один с этим кабаком! Горожане шарахаться должны с обличья нашего брата, хари-то у нас, как на подбор, да каждый со сталью на поясе! А они и ухом не ведут! Потыкались, да решили из дому носа не казать – от греха! Дождемся господина с оплатой и давай Бог ноги!
Против ясного приказа рыцаря пленный опять зашептал.