Опасные земли

Что троица имела в виду, выяснилось спустя пару мгновений. В растворенные ворота пал нестерпимый блеск молнии, высветив силуэт. Лучник не сразу понял, что в вырезанной из тьмы фигуре было не так. Там, где человеку полагалась голова, головы не имелось. Анри зажмурился. Не то приводя в порядок зрение после ослепительной вспышки в небесах, а может, думал, что наваждение пропадет. Не пропало.

Еще миг спустя внутри показался давешний юноша в изгвазданной ночной рубахе. Голова болталась на ошметке плоти, вперив в собрание неживой, но отменно злобный взгляд. Де Латур-Шарези, или, точнее, то, что было им недавно, остановился на пороге, заливая пол кровью и дождевой водой. Бросок, последовавший потом, был стремителен. В пять огромных скачков нечто достигло сгрудившихся перед ним людей. И…

…повисло на мече десятника. Отличная рейнская сталь пронзила грудину, выйдя между лопаток на три ладони.

Сержант-караульный тесаком подрубил монстру ноги, а топор в руках Крюшо начисто отсек голову. Давя собственный ужас, солдаты занялись тем единственным, что умели хорошо – в три мига превратили тело в дымящиеся куски мяса и порубанных костей.

– Сдох, падаль! – выдохнул Анри, отдуваясь. – Значит, их можно убивать!

– Это, старшой… Можно оно, конечно… – рядом так же тяжко дышал сержант. – Только вот есть мнение, что замучаемся. Многовато убивать потому что. Нас на всех не хватит, мамой Христа клянусь.

Встав на парапет, устроенный вдоль стены, что огораживала двор, Анок ежесекундно протирал глаза, полуслепые в грозовой тьме, да и жалящая пелена дождя, которую нес обезумевший ветер, не добавляла зоркости. Протирал и про себя молился, не уставая благодарить Господа и безымянных строителей – за стену, не очень высокую, но каменную, за ворота, толстые и на совесть окованные. Без тарана или пушки не выбить.

А ведь не было у них ни тарана, ни пушки.

У них.

Сверкающие ежеминутно молнии, ветвистые, долгие, громотворные, давали достаточно света, чтобы разглядеть: площадь от ратуши до богатых домов напротив, от Гостиного двора до храма была запружена непроходимой толпой. Добрые бюргеры более не были добрыми. Да и бюргерами вряд ли их можно было охарактеризовать в настоящем качестве. Или просто людьми. Женщины, мужчины, старики, дети – все, кого только можно было разглядеть, тянули руки со скрюченными пальцами, скалили зубы, щелкали челюстями, издавая слитный тысячеголосый вой, стон и хрип.

Его невозможно было слышать из конюшни – громовые раскаты и буря перекрывали все. Но здесь со стены – очень даже. Дизанье понял несколько важных вещей.

Первое: толпа злобных тварей не сможет прорваться в расположение. Второе: отряд нипочем не проедет сквозь этакое половодье сошедшей с ума, а может, не вполне живой плоти.

Любые кони в нем просто завязнут. Стоит открыть ворота и – все, край. Кавалерия не сумеет взять разгон – нет места, а уж когда в ворота хлынут твари… Третье: сколько они продержатся в этой странной, но все едино – смертоносной осаде? Явно недолго. И дело не в провианте – люди попросту не сдюжат. И четвертое: шефу, Уго де Ламье, пузану Петронию со присными пришел конец. Отсюда пятое: ему, Анри Аноку, командовать обороной и что-то придумывать.

– Лук! – дизанье протянул руку, тут же нащупав поданное понятливыми подчиненными оружие.

Когда полыхнула очередная молния, высветившая треть небесной сферы, Анри всадил стрелу в глаз старику лет шестидесяти. Возраст не мешал тому прыгать и бесноваться в общем порыве в десятке шагов от стены. Не помешала и стрела, пробившая голову до затылка.

Вряд ли старик являлся живым и до меткого выстрела. Лучник успел разглядеть наверное: у почтенного горожанина не было руки, вырванной из плеча – лишь обломки кости торчали наружу. С головы содрана половина скальпа – аж голый череп виден. С такими ранениями не живут. Рядом бились, заходились в судорожном экстазе невыразимой ярости и вполне целые сограждане. Если прикинуть, сколько ударов потребовалось, чтобы проклятый мальчишка, лежащий теперь в конюшне, угомонился, каждого придется утыкать стрелами, как ежа. И поди догадайся – поможет ли.

Этого дизанье не знал. Зато в наличии исчерпывающая осведомленность о боезапасе, которая со всей ясностью говорила: никаких стрел не хватит на всю толпу. И на ее достаточную для прорыва часть – тоже.

Сиречь приплыли.

Анок выругался сквозь зубы, обернувшись затем лицом во двор. Там его ждал облаченный в железо, но слишком крохотный отряд. Недавно он мнился грозной силой на улицах сонного торгового городка. Теперь же… сами извольте судить.

Грохотал гром, раскатывая могучий глас от горизонта до горизонта. Полыхали молнии и лил стеной ливень. А гвардейцу надо было приказывать. Решать. Брать ответственность.

Сейчас, немедля. Но слова застревали в горле, как и мысли – в голове, совершенно пустой, словно ветер выдул оттуда ценные соображения, да и все прочие – заодно. Затянувшееся молчание, дошедшее уже до рискованных пределов, оборвал крик, раздавшийся от ворот:

– Старшой! Старшой! Шеф! Шеф здесь! Пробились со стороны улицы! Там тварей не так густо!

* * *