Витражи многоцветно отражали полыхание молний. Буря за стенами храма во имя Пресвятой Девы разгулялась не на шутку. Гром заставлял содрогаться стекло в свинцовых переплетах, а сполохи проникали внутрь нарядными синими, зелеными, красными и желтыми лучами. Хладный свет зарниц сливался с теплым сиянием лампад и свечей в единую ауру. Как жизнь и смерть.
– Что ты сделал, брат! Что же ты наделал!!! – дон Гектор стоял у алтарной стены, длинный и тонкий, как копье.
– То, что было предначертано. Частица Тьмы пробудилась, на моем месте обязательно оказался бы кто-то. Но оказался я. Все идет так, как должно идти! – ответил Хименес.
Сверкнула молния.
Филипп, во все глаза смотревший на пару гостей из далекой страны, в мгновенной вспышке озарения вдруг понял, узнал нечто совершенно сейчас лишнее, ненужное, не сообразное моменту. Его разум из последних сил цеплялся за прошлое, где все было если не хорошо, то нормально, в отличие от сокрушающего само понятие нормальности настоящего. Из прошлого и пришли эти черты, высвеченные небесным сполохом.
Острый орлиный нос, словно из мрамора выточенные скулы, миндалевидные глаза византийского святого – лицо в обрамлении почти седой бороды. Дон Гектор, магистр искусств и доктор медицины, или кто же ты на самом деле?!
– Это был ты! – внезапно, против воли воскликнул рыцарь, – Старик в пшеничном поле, на дороге в Геннегау! Черт возьми, это все время был ты! Но как?!..
Оба испанца обернулись навстречу столь неуместному возгласу.
– Как я и говорил, надо было оставаться в поместье у отца. Но теперь мы все здесь, – сказал дон Гектор Аурелио, брат неведомого Ордена.
– Как я и говорил, Тьма пробудилась и, как магнит притягивает железные опилки, потянула сюда людей. Нас, тех, кому суждено, – сказал Игнасио Хименес, добавив в сторону: – Впрочем, теперь здесь слишком много живых. Вы более не нужны. Сир Джон, убейте всех.
Перед амвоном уже высилась закованная в латы фигура. Шотландец покачивался, озираясь, будто впервые видел этот мир и не вполне понимал, что происходит. Неудивительно, всего минуту назад он был мертв, как четверодневный Лазарь, и теперь воскрес. Надо думать, евангельский герой тоже не вдруг сообразил, что же с ним случилось. Не сообразил пока и бывший королевский поверенный.
Зато у старого германского рыцаря с реакцией вышел полный порядок. И реакция была сугубо практической.
– Филипп, Жерар! Очнитесь! К оружию! Петроний, командуй своим! Валим обоих!
Приказывать наемникам кого-то валить оказалось не нужно. Это единственное, что они умели в любой непонятной ситуации, а с пониманием получалось плоховато. Поэтому без лишних слов в глубине церковного нефа засверкала сталь. Люди в алтаре тоже обнажили клинки. А что еще оставалось?
– Повторюсь в третий раз, – устало произнес дон Игнасио, – Вряд ли у вас получится, не усложняйте. Все равно вы все уже мертвы.
– Выкуси! – раздалось из-под забрала германца.
Синклер перестал озираться, поднял со скамьи секиру и зашагал, звеня сабатонами по ступенькам. По наспиннику его кирасы ударили стрелы, пущенные лейб-лучниками. Бесполезно. Прекрасной выделки броня была непроницаема, а большие плечевые латы, смыкавшиеся над хребтом, не оставляли щелей, куда могло бы проникнуть каленое жало. Поверенный даже не обернулся, лицо в прорези гранд-бацинета оставалось таким же недвижным, как и недавно – в смертном покое. Он просто продолжал идти, опасно приподняв оружие. Видимо, ни смерть, ни новая жизнь, если это была жизнь, его навыкам никак не повредили.
Де Ламье взревел:
– Сперва этого, все скопом! После займемся докторишкой!
И его услышали.
Наперерез шотландцу кинулись двое. Один, в бригандине, заносил клевец, второй, в старой миланской кирасе и с малой павезой на левом плече, целился тесаком.
Сир Джон мгновенно и окончательно ожил, обратившись самим собой, каким его помнили в схватке с дезертирами на улицах деревни всего пару дней назад. Быстрее молнии, быстрее, чем многие успели бы щелкнуть пальцами, он присел, развернувшись к нападающим, и пронзил пикой на тылье древка стопу парня с клевцом. Тот замер, не в силах опереться на ногу, а шотландец с невероятной силой отвел тесак обратной стороной оружия так, что второго наемника развернуло к нему боком. Удар топора в основание шеи, и все было кончено. Еще удар – первый раненый полетел в сторону с разрубленным от уха до уха черепом.
Синклер, как будто не заметив досадной помехи, поднялся на амвон и стал обходить алтарь. По доспехам вновь безвредно щелкнули стрелы.
– Бейте в ляжки, идиоты! – тонко взвизгнул Жерар.
Если Уго был медленнее стрелы, то совершенно точно опаснее. Без слов он бросился на шотландца, по всем правилам Harnisch fechten, сиречь боя в доспехах, перехватив меч левой рукой за клинок, а правой – за рукоять под самую гарду. При этом он заходил с фланга, оставив пространство для своего ученика – Филиппа.