Орда (Тетралогия)

— А вот плохо, что не подумал, — завхоз засмеялся. — Сначала подумай, а уж потом — делай или говори. Глупая голова — не только ногам враг. Дальше… вот — ткань. Ну, конечно, вы сейчас скажете, что её поели мыши, что лучше уж выбросить и не позориться…

— Да. — Баурджин брезгливо потрогал пальцами ветхое рубище. — Лучше выбросить.

— Нет! Не выбросить, а продать за небольшую сумму. Не носить, так на ветошь — вполне пойдёт.

— Да что уж, — не выдержал Гамильдэ-Ичен. — На дальних кочевьях ветоши, что ли, нет?!

— А может статься — и нет, — вполне серьёзно заверил Хартамуз-черби.

Во время всей беседы Баурджин так и не определил, какого он роду-племени. Толстый, смуглый, круглолицый, глазки маленькие, не поймёшь, какого цвета, губы толстые. Китаец? Чжурчжэнь? Нет, не похож. Монгол, найман, тайджиут? Или — из уйгуров. Да, наверное. А может — метис, смесь… И имя очень странное — Хартамуз. Не монгольское, скорее — тюркское. Но — явно на своём месте выжига! Уж кто-то, а Темучин — Тэмуджэн, на северном диалекте, — в людях разбирался. Правда, никому до конца не доверял, особенно — всяким там торговцам и прочим.

— А ещё эту ветошь… тьфу ты, этот прекрасный… гм-гм… тэрлэк… — продолжал черби, — можно разорвать на узкие ленточки и привязывать их на кусты и деревья, в подношенья богам и духам. Шёлковая ленточка сколько стоит? Три уйгурские монеты, пусть и медные. А из этого… гм… тэрлэка… сколько таких ленточек выйдет? А продать его можно за две монеты. Смекаете? То-то же! А ты чего рот открыл, милый?

Баурджин и Гамильдэ-Ичен разом обернулись и увидели только что подошедшего, судя по всему, воина — молодого светлоглазого парня в кожаных латах.

— Алтансух Цаарбан. Прибыл по приказу сотника Эрдэнэта к тебе, Баурджин-нойон! — вытянувшись, доложил воин. — Для помощи и так… на все руки. Сам великий хан приказал направить к вам одного из лучших воинов.

— Ага. — Баурджин закрыл открывшийся от удивления рот. — Ты, значит, и есть — самый лучший?

— Эрдэнэт послал. Ему виднее.

— Что ж, — махнул рукой нойон. — Плюс — это не минус. Человек лишним не будет. Пригодишься, Алтнасух Цаарбан… Тебя как покороче звать можно?

— Сухэ, господин нойон.

— Ого! Почти, как Сухэ-Батор! Ну и славно. Вот что, Сухэ, ты тут не стой, как жених на свадьбе, помоги, вон, Гамильдэ товары в повозки грузить, а я пройдусь до Боорчу. Чувствует моё сердце, нам и погонщиков таких же всучат, как… Ладно, не слушайте — занимайтесь. Хартамуз-черби, ты, пока грузят, поучи мальчиков торговым делам, вернусь — зачёт устроим… по политэку, х-ха!

Погонщиков, благодаря вмешательству Баурджина, подобрали достойных: угрюмых, неразговорчивых, сильных — таким не попадись в тёмному углу. Сразу чувствовалось — серьёзные люди.

Несерьёзных было два — Гамильдэ-Ичен и Алтансух — Сухэ. Ехали — всю дорогу смеялись, сойки пучеглазые. То есть это бойкий Гамильдэ подсмеивался над новым товарищем. Баурджин хотел было им сделать замечание, чтоб не мешали спать, да, подумав, махнул рукой — ну их к ляду, пущай веселятся, коль есть к тому такая возможность. Все лучше, чем смотреть на угрюмых погонщиков. Тех было трое — по числу повозок. Первого звали традиционно — Чуулу — «Камень», второго — более… гм… изысканно — Наранцэцэг — «Солнечный Цветок» — ух, и здоровенный же был детина. Ну а третьего… третьего тоже звали вполне обычно — Жарлдыргвырлынгийн Дормврндорж. По крайней мере — так он представился. Не мучая себя трудностями запоминания и произношения, Баурджин звал его кратко — Жорж. Жарлдыргвырлынгийн не обижался.

Вдоль Керулена ехали ходко — узкой зелёной полоской тянулись степи, однако впереди — впереди синели сопки, и довольно высокие, лесистые. Были ли там проезжие дороги? Вряд ли… Значит, в полном соответствии с учением Хартамуза-черби — повозки нужно было продать, а оставшиеся товары навьючить на заводных лошадей. Всего-то делов. Другое дело, что товаров оказалось вдруг как-то уж очень много — потому их и нужно было поскорее продать, хотя бы половину всего, что было. Вот этим-то разведчики сейчас и занимались — и весьма успешно.

Уговорённая Баурджином девчонка, сбегав в родной гэр, притащила огромное монисто, при одном виде которого все трое погонщиков разом сглотнули слюну, а Жарл… дыр… мыр… Короче — Жорж — так и вообще закряхтел и в нарушение всякой субординации зашептал нойону на ухо:

— Дура девка! Хватаем монисто, князь, и сматываемся в сопки, пока не опомнились!

— Нет, Жарлдыргвырлынгийн, — гордо — и чтоб было всем слышно — заявил Баурджин. — Мы не мошенники, мы торговцы!

— А какая разница?! — совершенно искренне удивился Жорж.

— Разница? Увидишь. Торговать — просто, культурно торговать — вот наука! — Баурджин-Дубов и сам не заметил, как заговорил социалистическими лозунгами.

В общем, монисто девчонке вернули, взяв с него лишь десяток монет — тысяча триста процентов прибыли! После чего — в полном соответствии со словами Хартамуза-черби — продали на лоскутки старый тэрлэк и даже рукоятку от сабли, чему очень удивился Сухэ.

И поехали дальше…