Орландо

Достоверно описать светское общество Лондона – задача поистине непосильная для биографа или историка. Такое можно поручить лишь тем, кому правда не особо нужна и важна, – поэтам да романистам, – ибо это один из тех случаев, где правды нет. Да и ничего там нет, все сплошной мираж. Мы имеем в виду вот что: когда Орландо возвращалась с подобных раутов домой в три или четыре часа утра, щеки ее пылали, как рождественская елка, глаза сверкали, как звезды. Она развязывала один шнурок, металась по комнате, развязывала другой и вновь ходила из угла в угол. Часто солнце уже ярко светило над дымоходами Саутворка, прежде чем ей удавалось лечь в постель, где она ворочалась с боку на бок, смеялась и вздыхала по часу или дольше, не в силах уснуть. Вы спросите, что вызывало подобную экзальтацию? Общество. И что же это общество сказало или сделало такого, чтобы настолько впечатлить вроде бы здравомыслящую леди? Попросту говоря – ничего. Как бы она ни напрягала память на следующий день, пытаясь вспомнить хоть слово, Орландо не находила там ничего, достойного упоминания.

Лорд О. был любезен, лорд А. учтив, маркиз С. очарователен, мистер М. остроумен. Но попытки вспомнить, в чем заключались их любезность, учтивость, очарование или юмор, заканчивались ничем – Орландо обнаруживала, что память ее неизменно подводит. Так происходило всегда. Хотя вечер выдавался весьма насыщенным, назавтра от него не оставалось и следа. Напрашивается вывод, что общество подобно рождественскому пуншу, который хозяйки подают горячим и чей вкус зависит от правильного сочетания и смешивания целой дюжины ингредиентов. Попробуйте любой – не почувствуете ровным счетом ничего. Поодиночке лорд О., лорд А., лорд С. или мистер М. ничего из себя не представляют. Смешайте их вместе – полу́чите пьянящий вкус и манящий аромат. Однако найти логичное объяснение, почему он пьянит и манит, невозможно. Следовательно, общество – все и при этом – ничто. Общество – самый ядреный коктейль на свете, ведь на деле его не существует вовсе. С подобным чудовищем способны справиться лишь поэты и романисты, ведь их сочинения сверху донизу набиты такими же пустышками, им-то мы его и оставляем с наилучшими пожеланиями.

Поэтому, следуя примеру наших предшественников, мы просто скажем, что общество во времена правления королевы Анны отличалось непревзойденным блеском. Попасть туда стремился каждый благовоспитанный человек из хорошей семьи. Навыки требовались поистине виртуозные. Отцы наставляли сыновей, матери – дочерей. Никакое образование для особ обоего пола не считалось законченным без науки изящных манер, искусства поклонов и реверансов, владения клинком и веером, ухода за зубами, правильной походки, гибкости коленей, надлежащих способов входить в комнату и удаляться и тысячи прочих нюансов, которые тут же придут на ум всякому, кто бывал в обществе. Поскольку Орландо-юноша заслужил одобрение королевы Елизаветы тем, как поднес чашу с розовой водой, надо думать, ей и теперь хватило выучки, чтобы выдержать проверку. И все же порой в ней проявлялась некая рассеянность, делавшая ее неуклюжей: она задумывалась больше о поэзии, чем о тафте, шагала чересчур размашисто для женщины и могла резким жестом опрокинуть чашку чая.

То ли небольшого изъяна хватило, чтобы уравновесить величавость ее осанки, то ли Орландо унаследовала слишком много той черной гуморы, что текла в жилах всех представителей ее рода, ясно одно: не успев побывать в свете и двадцати раз, она задалась неизбежным вопросом: «Черт побери, что же со мной не так?», который слышала только ее спаниель Душка. Произошло это во вторник, шестнадцатого июня тысяча семьсот двенадцатого года, по возвращении с большого бала в Арлингтон-хаусе. Брезжил рассвет, Орландо снимала чулки. «Наплевать, если до конца дней не встречу ни единой живой души!» – вскричала она, залившись слезами. Возлюбленных у нее хватало, однако хоть сколько-нибудь значимой жизни так и не случилось. «Разве это жизнь?» – воскликнула она, но отвечать было некому. Спаниель подняла лапу в знак сочувствия и лизнула хозяйку. Та погладила собаку, потом расцеловала. Короче говоря, они понимали друг друга как никто на свете, и все же нельзя отрицать, что немота животных служит серьезной помехой в общении. Они виляют хвостом, опускают в поклоне переднюю часть тела и задирают заднюю, катаются на спине, скачут, подают лапу, скулят, лают, пускают слюни, у них есть множество собственных ритуалов и уловок, и все это бесполезно, поскольку говорить они неспособны. Та же самая причина, подумала наша героиня, бережно опуская собаку на пол, и привела к размолвке со знатными вельможами в Арлингтон-хаусе. Те тоже виляют хвостом, кланяются, катаются на спине, скачут, подают лапу и пускают слюни, но говорить неспособны. «За столько месяцев в свете, – пожаловалась Орландо, швыряя чулок в угол, – я не слышала ничего, что не могла бы сказать моя Душка. Я замерзла. Я счастлива. Я голодна. Я поймала мышку. Я зарыла косточку. Поцелуй меня в носик». А этого слишком мало!