Орландо

И она посмотрела прямо в дивную золотистую пену, в которую сбились облака, увидела тропу и верблюдов, бредущих вереницей по каменистой пустыне в тучах красной пыли, и когда караван прошел, остались только горы, высокие и скалистые, с расщелинами и голыми вершинами, и послышался перезвон козьих колокольчиков на перевалах, а в складках гор Орландо мерещились целые поляны ирисов и горечавки. И вот небо изменилось, глаза ее медленно опускались все ниже и ниже, пока не остановились на потемневшей от дождя земле и огромной гряде меловых холмов Саут-Даунс, текущей вдоль побережья единой волной, и где суша расступалась, там было море, море с проплывающими кораблями, и вдалеке послышался пушечный выстрел, и Орландо подумала: «Армада», потом поправила себя: «Нет, это Нельсон», затем вспомнила, что те войны давно закончились и корабли наверняка торговые, паруса же на извилистой реке принадлежат прогулочным яхтам. Еще она видела скот, пятнами разбросанный по темным полям, овец и коров, и видела огоньки, вспыхивающие в окнах домиков на фермах, и фонари, движущиеся среди стада, когда пастух или скотник делал обход; затем огни погасли и взошли звезды, и запутались в небе. Орландо уже засыпала с мокрыми перьями на лице, прижав ухо к земле, как вдруг услышала стук молота по наковальне, или то билось сердце? Тук-тук, тук-тук, стучал молот или же билось сердце в центре земли, затем звук сменился топотом лошадиных копыт: раз-два-три-четыре, считала она; потом заминка, шаги все ближе и ближе, хрустнула веточка и зачавкал под копытами топкий берег. Лошадь была совсем рядом. Орландо села. На фоне темного неба с желтыми всполохами заката возвышался всадник, вокруг него порхали ржанки. Он вздрогнул. Лошадь остановилась.

– Мадам, – вскричал он, спрыгивая на землю, – вы ранены!

– Сэр, я мертва! – ответила она.

* * *

Через несколько минут они обручились.

* * *

На следующее утро, за завтраком, он назвал ей свое имя: Мармадьюк Бонтроп Шелмердин, эсквайр.

– Так я и знала! – воскликнула Орландо, ибо было в нем нечто романтическое и рыцарское, страстное, печальное и все же решительное, что прекрасно сочеталось с диким, темноперым именем – именем, которое в ее воображении обладало сине-стальным отблеском грачиных крыл, хриплым смехом их карканья, извивающимся, словно змей, падением перьев в серебристый пруд и тысячью прочих вещей, которые мы опишем позже.

– А я – Орландо, – сказала она.

Об этом он и сам догадался. Ибо при виде корабля на всех парусах, озаренного солнцем, гордо идущего по Средиземному морю на пути из Южных морей, сразу понимаешь: это Орландо, объяснил он.

Хотя их знакомство было очень коротким, они распознали, как часто случается с влюбленными, все самое важное друг в друге буквально за пару секунд, и теперь оставалось лишь узнать незначительные подробности: как их зовут, где они живут, нищенствуют или процветают. У него есть замок на Гебридах, совсем разрушенный. В трапезном зале пируют олуши. Он держит путь к своему бригу в Фалмуте, однако сейчас штиль, а выйти в открытое море можно лишь при юго-восточном ветре. Орландо поспешно высунулась из окна посмотреть на золотого леопарда на флюгере. К счастью, хвост указывал на восток и был неподвижен, как скала.

– Ах, Шел, не покидай меня! – вскричала она. – Я страстно в тебя влюблена!

Не успели эти слова сорваться с губ, как обоих поразило ужасное подозрение.

– Ты – женщина, Шел! – вскричала она.

– Ты – мужчина, Орландо! – вскричал он.

С начала мира не случалось столь волнительной сцены возражений и уверений. Когда все закончилось и они снова сели, Орландо спросила, при чем здесь юго-восточный ветер? Куда он направляется?

– К мысу Горн, – ответил он и покраснел. (Ибо мужчине свойственно краснеть, как и женщине, только совсем по другим поводам.)

Лишь благодаря нешуточной настойчивости и изрядной доле интуиции ей удалось узнать, что жизнь его проходит в самом отчаянном и великолепном приключении из всех возможных – путешествиях вокруг мыса Горн в разгар штормов. Мачты ломаются, паруса рвутся на ленточки (признание пришлось вытаскивать чуть ли не клещами). Иногда корабль тонет, и он остается из всей команды один на крошечном плоту с одной галетой.

– Чем же еще развлечь себя мужчине в наши дни? – смущенно пробормотал он, накладывая себе клубничного джема.

Представив, как этот мальчик (он был совсем юн) сосет свои любимые мятные леденцы, в то время как мачты ломаются одна за другой, звезды мечутся в небесах, и ревет приказы – рубить канаты, бросить груз за борт – она невольно прослезилась, и эти слезы, как она заметила, на вкус были гораздо приятнее чем все, что ей пришлось пролить до сих пор. «Я стала женщиной, – подумала Орландо, – наконец-то я стала настоящей женщиной!» Она возблагодарила Бонтропа от всего сердца за редкое и неожиданное наслаждение. Если бы не болела левая нога, она уселась бы к нему на колени.