Орландо

– Шел, дорогой мой, – вновь начинала она, – расскажи мне… – и они беседовали два часа и дольше, возможно, о мысе Горн, а возможно, и нет, ведь записывать их слова совершенно не стоит, ибо они знали друг друга настолько хорошо, что могли говорить обо всем на свете, то есть вообще ни о чем, или нести полную чушь, обсуждать всякую ерунду – как приготовить омлет, где купить лучшие в Лондоне ботинки – без соответствующего антуража такие вещи теряют всякий блеск, хотя сами по себе поразительно красивы. В наше время благодаря мудрой практичности природы можно обходиться почти без языка: для общения годятся самые простые фразы, поскольку никакие фразы не годятся, ведь самая обычная беседа часто самая поэтичная, а самая поэтичная – та, которую нельзя записать. В силу этих причин мы оставляем здесь большой пробел, указывающий на то, что место заполнено до отказа.

* * *

В подобных беседах прошло несколько дней.

– Орландо, любовь моя, – начал Шел, но его прервало шарканье дворецкого Баскета, который явился сообщить, что внизу ждет пара лондонских полицейских с приказом королевы.

– Веди их сюда, – велел Шелмердин, словно у себя на квартердеке, машинально заложив руки за спину и заняв оборону у камина. В комнату вошли полицейские в темно-зеленой униформе, с дубинками на поясе и встали навытяжку. Соблюдя формальности, они передали Орландо в собственные руки, как было предписано, юридический документ чрезвычайной важности, судя по сургучным кляксам, ленточкам и подписям весьма внушительного вида.

Орландо пробежала его глазами и затем, водя пальцем по бумаге, зачитала вслух следующие, наиболее относящиеся к делу факты.

– Судебные иски урегулированы… некоторые в мою пользу, к примеру… некоторые нет. Турецкий брак аннулирован (я служила послом в Константинополе, Шел), – пояснила она. – Дети признаны незаконнорожденными (якобы у меня было трое сыновей от Пепиты, испанской танцовщицы). Поэтому наследовать они не могут, что только к лучшему… Пол? Ах, да, что там насчет пола? Мой пол, – прочла она не без торжественности, – бесспорно и без тени сомнения (а я тебе о чем говорила минуту назад, Шел?) – женский. Поместья должны быть конфискованы окончательно в отсутствие у меня наследников мужского пола или в случае невступления в брак… – Тут ей надоела юридическая казуистика, и она нетерпеливо добавила: – О невступлении в брак или об отсутствии наследников и речи нет, так что остальное читать не будем!

Орландо поставила подпись под росчерком лорда Палмерстона и вступила в беспрепятственное владение своими титулами, домом и прочим имуществом, которое изрядно сократилось, ибо судебные издержки оказались непомерно огромными, и она вновь была дамой неимоверно знатной, хотя при этом непомерно бедной.

Когда результаты судебных разбирательств стали известны широкой публике (слухи разлетаются гораздо быстрее, чем вытеснивший их телеграф), ликование охватило весь город.

[Лошадей впрягали в экипажи с единственной целью их прогулять. Пустые коляски и ландо беспрестанно катались туда-сюда по Хай-стрит. В «Быке» зачитывались послания, в «Олене» строчили ответы. Весь город был иллюминирован. В надежно запертых витринах выставлялись золотые ларчики, золотые монеты окончательно и бесповоротно закладывали под камень. Основывали больницы. В деревнях открывали клубы «Крыса и воробей» для борьбы с указанными вредителями. На рыночных площадях дюжинами жгли чучела турчанок вместе с десятками ребятишек, у которых изо рта торчали бирки с надписью: «Я гнусный обманщик». Вскоре у дома Орландо заметили кремовых лошадок самой королевы, доставивших приказ отужинать и остаться на ночь во дворце. Стол Орландо, как и в прошлый раз, устилали приглашения от графини Р., леди Кью, леди Палмерстон, маркизы П., миссис У. Э. Гладстон и других, которые просили удостоить их своим обществом, напоминали о старинных связях между их семействами и так далее] – все это должным образом заключено в квадратные скобки по той уважительной причине, что подобные отступления не имели в жизни Орландо абсолютно никакого значения. Возвращаясь к нашему повествованию: все это она пропустила. Когда на рыночной площади пылали костры, она была в темном лесу наедине с Шелмердином. Погода стояла дивная, деревья простирали над ними неподвижные ветви, и если падал лист, весь в красных и желтых пятнах, то происходило это столь медленно, что следить за его полетом удавалось целых полчаса, пока он наконец не опускался к ногам Орландо.

– Расскажи мне, Мар, – говорила она (и тут следует объяснить, что, называя его по первому слогу имени, Орландо пребывала в мечтательном, любовном, покорном настрое, домашнем и немного томном, когда в камине горят ароматные дрова, вечереет, однако одеваться к ужину еще рано, и хотя снаружи идет легкий дождик, и листья блестят от влаги, в зарослях азалий поет соловей, на дальних фермах лают две-три собаки, кукарекает петух – вот что слышится читателю в ее голосе). – Расскажи мне, Мар, про мыс Горн!