— Здесь есть один отшельник,— сказал Афанагор.— По воскресеньям мы должны его посещать.
— Кто это такое мог придумать? — возразил Моряк.— Лично я предпочел бы выпить стаканчик с этой малышкой.
— Это вам объяснит аббат,— сказал археолог.
— Ох, черт, не люблю я священников,— заявил Моряк.
— А чем еще ты станешь заниматься? — заметил Карло.— Гулять с женой и детьми?
— Я тоже не люблю священников, но этот совсем не такой, как остальные,— сказал Афанагор.
— Знаю,— сказал Моряк.— Но все же на нем сутана, как и на остальных.
— С ним весело,— сказала Медь.
— Значит, он самый опасный из них.
— Шевелись, Моряк! — сказал Карло.— Иначе этот негодяй Арлан нам шеи намылит.
— За работу!..— прохрипел тот.
Отбойные молотки загрохотали, и из-под них посыпался песок.
— До свидания, ребята! — сказал Афанагор.— Можете выпить у Баррицоне и записать это на мой счет.
Он зашагал прочь. Медь помахала рукой Карло и Моряку.
— До воскресенья! — крикнул Моряк.
— Заткнись! — осадил его Карло.— Она не про тебя.
— А он — старый козел! — сказал Моряк.
— Нет,— возразил Карло.— Он — отличный мужик.
— Он — отличный старый козел,— сказал Моряк.— Такие тоже бывают.
— Ты затрахал нас! — буркнул Карло.
Тыльной стороной ладони он отер лицо. Под давлением их рук отваливались огромные глыбы земли, а разбрасываемый при этом песок обжигал им горло. Они привыкли к грохоту отбойных молотков, и теперь разговаривали, не повышая голоса. Обычно, дабы облегчить свой труд, они переговаривались во время работы, и сейчас Карло принялся мечтать вслух.
— Когда мы закончим...
— Этому никогда не будет конца.
— И у пустыни есть конец...
— Найдется другая работа.
— Мы сможем немного полежать...
— И не работать...
— У нас будет покой...
— И еще будет земля, вода, деревья и красивые девушки.
— Перестать бы копать землю...
— Этого никогда не будет.
— И еще этот негодяй Арлан...
— Он ничего не делает, а зарабатывает больше нас.
— Ничего такого никогда не будет.
— Может, эта пустыня тянется до бесконечности?
Их твердые руки сжимали рукоятки молотков, в жилах стыла кровь, слова превратились в неразборчивое бормотание, в бесконечный стон, исходящий из опаленных губ, теряющийся на покрытом потом лице и заглушаемый грохотом молотков. Под их загорелой кожей слаженно играли круглые бицепсы.
Глаза Карло были полуприкрыты; он ощущал каждое движение молотка и работал им совершенно инстинктивно.
За ними простиралась темная прорытая траншея с грубо выровненным дном, а они все глубже вклинивались в окаменевшую дюну. Их головы склонились и находились на уровне земли, но снова подняв их, рабочие заметили на другой дюне удалявшиеся крошечные силуэты археолога и оранжевой девушки. Вслед за этим посыпались новые комья земли. Вскоре им пришлось остановиться для расчистки траншеи от породы: ведь грузовики еще не вернулись. Постоянные удары молотков и свист вырывающегося воздуха оглушительным грохотом наполняли траншею, но ни Карло, ни Моряк этого не слышали. В их воображении на зеленой траве лежали нагие крепкие девушки и поджидали их.
V
Амадис Дуду еще раз перечитал письмо, присланное на бланке Административного Совета с подписями двух членов, одна из которых принадлежала президенту. Его взгляд с удовольствием задержался на некоторых строках, а в голове уже складывались фразы, которые произвели бы на слушателей наибольшее впечатление. Их нужно собрать в большом зале гостиницы Баррицоне, и чем скорее, тем лучше. Любым способом и после работы. Но сначала нужно проверить, есть ли там у Баррицоне сцена. Одно из положений письма имело отношение к самому Баррицоне и его гостинице. Дела продвигались быстро, когда ими занималась могущественная фирма. Планировка железнодорожного пути была практически завершена, но балласта по-прежнему не было. Водители грузовиков носились за ним без устали; иногда от них поступали известия о ходе дела, а иногда кто-то из них неожиданно появлялся на своем грузовике перед гостиницей и почти сразу же отправлялся обратно в путь. Амадиса эта история с балластом несколько выводила из себя, но дорога все же строилась и пролегала по стапелям чуть над поверхностью почвы. Карло и Моряк ничего не делали. К счастью, Арлану удавалось добиться от них максимум отдачи, и они прокладывали по тридцать километров пути в день, а через сорок восемь часов нужно было приступить к демонтажу гостиницы.
В дверь постучали.
— Войдите! — сухо отозвался Амадис.
— Бон джорно,— сказал, войдя, Пиппо.
— Здравствуйте, Баррицоне,— сказал Амадис.— Вы хотите со мной переговорить?
— Да,— ответил Пиппо.— Какого черта эта вонючая железная дорога проходит прямо по моей гостинице? На кой хрен мне это нужно?
— Только что министр подписал декрет о ее экспроприации,— сказал Амадис.— Я думал поставить вас об этом в известность сегодня вечером.
— Это все истории из высшей дипломатии,— сказал Пиппо.— Когда начинаете убирать дорогу?
— Нам придется проложить путь посреди гостиницы,— сказал Амадис.— Я должен был вас об этом предупредить.