Сложенный вдвое и перекрученный шпагат получился длиной метра в два. Этого было вполне достаточно. Став на кровать, он мог обвязать его вокруг вертикального прута оконной решетки. Отрегулировать длину было значительно сложнее — ведь ноги не должны были касаться пола.
Клод натянул шпагат: выдержит. Он встал на кровать, ухватился за выступ стены и дотянулся до решетки. С трудом ему удалось привязать шпагат. Он сунул голову в петлю и бросился в пустоту. Что-то хлестнуло его по шее. Шпагат оборвался. Он приземлился на ноги вне себя от ярости.
— Какой мерзавец этот надсмотрщик! — громко произнес он.
В это время надсмотрщик открыл дверь.
— Ваша веревка — дрянь! — сказал ему Клод Леон.
— Мне все равно,— бросил надсмотрщик.— Ваш адвокат мне уже за нее заплатил. Сегодня у меня есть сахар по десять франков за кусок, хотите?
— Нет,— буркнул Клод,— у вас я больше ничего не попрошу.
— Это мы еще посмотрим,— сказал надсмотрщик,— месяца через два-три... да и то это много, не пройдет и недели, как вы начнете думать иначе!
— Возможно. И тем не менее, ваша веревка — дрянь!
Он дождался, когда надсмотрщик вышел, и решил использовать помочи. Они были из кожи, переплетенной с резиной, и совершенно новые. Эта покупка стоила ему двух недель экономии. Их, пожалуй, можно растянуть на метр шестьдесят; он вновь взобрался на кровать и крепко привязал их к решетке. На другом конце помочей он сделал петлю и сунул в нее голову. Вторично он бросился вниз; помочи растянулись, и он мягко приземлился у окна. Но тут решетка оторвалась и, словно гром, свалилась ему на голову. Перед глазами закружились три звездочки.
— Мартель!..
Он сполз по стене и сел на пол. Голова ужасно разбухла от гудевшей в ней кошмарной музыки, а с помочами не случилось ровно ничего.
Аббат Птижан гарцевал по коридору тюрьмы, а надсмотрщик не отставал от него ни на шаг. Они играли в классы. Доскакав до камеры Клода Леона, аббат Птижан поскользнулся на куче, оставленной девятихвостой кошкой, и описал полное сальто в воздушной атмосфере. Его сутана распахнулась, обнажив такие же крепкие, как у Лои Фуллер, ноги, а стражник, обойдя вокруг, из уважения снял фуражку. Затем аббат с грохотом повалился на пол, а надсмотрщик тут же уселся ему на спину.
— Попались! — сообщил надсмотрщик.— За вами выпивка!
Аббат Птижан признал это без особого восторга.
— Только без шуток! — продолжал надсмотрщик.— Подпишите расписку!
— Не могу же я ее подписать, лежа на животе! — возразил аббат.
— Ладно, поднимайтесь...
Вскочив на ноги, аббат громко хохотнул и бросился вперед. На пути возвышалась довольно крепкая стена, и надсмотрщик без труда удержал его.
— Вы — мошенник,— заявил он.— Подписывайте бумагу!
— Давайте договоримся,— предложил аббат.— Может, индульгенцию на две недели?
— Не пойдет,— ответил надсмотрщик.
— Ладно...— сказал аббат.— Давайте, я подпишу.
Надсмотрщик вырвал из своего блокнота лист с заранее заготовленным текстом и протянул аббату карандаш, а тот, поставив подпись, подошел к двери Клода Леона. Ключ вошел в скважину замка, который, придя от этого в восторг, открылся.
Клод Леон размышлял, сидя на кровати. Сквозь окно проникал солнечный луч и, преломившись, терялся в параше.
— Здравствуйте, отец мой! — сказал Клод, увидев вошедшего аббата.
— Здравствуй, мой маленький Клод!
— С моей мамой все в порядке? — спросил Клод Леон.
— Конечно,— ответил Птижан.
— Меня недавно осенило,— сказал Клод, ощупывая макушку.— Потрогайте.
Аббат потрогал.
— Черт!..— вырвалось у него.— Ну и отметило вас...
— Слава Господу! — сказал Клод Леон.— Я хотел бы исповедоваться, чтобы предстать перед Создателем с чистой душой.
— ...словно вымытой мылом!..— следуя католическому обряду, хором произнесли они и осенили себя самым что ни на есть классически крестным знамением.
— Однако пока никто не собирается вздергивать вас на дыбу,— заметил аббат.
— Я убил человека,— сообщил Клод.— Да еще велосипедиста!
— У меня есть для вас новость,— сказал аббат.— Я виделся с вашим адвокатом. Этот велосипедист был конформистом.
— Тем не менее я его убил,— повторил Клод.
— Но ведь Сакнуссем согласился дать показания в вашу пользу!
— Я не желаю этого,— сказал Клод.
— Сын мой,— продолжал аббат,— вам должно быть известно, что этот велосипедист был врагом нашей нелепой апостолической Святой Матери Церкви...
— Когда я его убивал, на меня еще не снизошла благодать,— ответил Клод.
— Чепуха! — заверил аббат.— Мы вытащим вас отсюда.
— Не хочу! Я собираюсь стать отшельником! А где, как не в тюрьме, для этого лучшие условия?
— Отлично! — сказал аббат.— Если хотите стать отшельником, завтра же вы выйдете отсюда. У епископа превосходные отношения с директором тюрьмы.
— Но у меня нет места для отшельничества,— возразил Клод.— А здесь мне нравится.
— Не беспокойтесь,— сказал аббат.— Мы подыщем для вас местечко еще более омерзительное.
— Тогда другое дело,— сказал Клод.— Пошли отсюда?
— Подожди, безбожник! — сказал аббат.— Существуют определенные формальности. Я заеду за вами завтра утром на катафалке.
— А куда мне предстоит отправиться? — возбужденно спросил Клод.