Осколки голограммы

Публикацию «Литературных воспоминаний» Панаева сопровождали печатные выпады личного характера. Наиболее скандально известными были фельетоны А. Ф. Писемского (Библиотека для чтения. 1861. № 2[551], 12[552]). В пассажах Писемского современники усматривали намек и на «огаревское дело», и на «треугольник» Панаев – Панаева – Некрасов. Позиция Некрасова выражена в его письме к И. С. Тургеневу от 5 апреля 1861 г.: «Писем<ский> написал в «Б<иблиотеке> д<ля> ч<тения>» ужасную гадость, которая, кабы касалась меня одного, так ничего бы. Объясняй и это, как хочешь, но я и эту историю оставил бы без последствий. По-моему, всякая история, увеличивающая гласность дела, где замешана женщина, глупа и бессовестна» (XIV-2: 155). Панаев, по всей видимости, разделял эту позицию.

Дни «треугольника» в 1861 – начале 1862 г. были уже сочтены. С середины 1850-х Некрасов и Панаева пережили несколько попыток разрыва, мысль о котором у Некрасова стала постоянной. У Панаева была некая связь, от которой в 1861–1862 г. родился ребенок: в декабре 1865 г. в письме к П.А. Плетневу Некрасов сообщает, что «после Панаева» остался «сын 4-х лет» (XVI: 36). Наконец, за считанные дни до кончины Панаева состоялось объяснение супругов, просьба о прощении, воссоединение и желание удалиться от окружения.

Панаева в эти месяцы пишет роман «Женская доля», в героях и героинях которой заметны черты ближайшего окружения (и ее собственные в частности), Панаева – мужа, Некрасова – «параллельного» и «перпендикулярного» мужа. Героиня – воплощенное страдание, тогда как оба героя олицетворяют эгоизм и вину перед женщиной. В тексте явственно слышны авторские обиды и претензии. Моральное состояние Некрасова и Панаева нашло молчание единственно достойным выходом. Моральное состояние Панаевой требовало высказывания своей «правды» и услышанности.

Можно предполагать, что оба редактора читали этот роман, и, скорее всего, по времени их чтение совпало с продолжением создания и выхода воспоминаний Панаева и печатных пересудов. 10 февраля 1862 г. Н. Ф. Павлов на страницах газеты «Наше время» обещал «передать <…> со всеми подробностями» некий процесс, который «отличается <…> нравственным безобразием»[553]. Здесь же приводились узнаваемые подробности нашумевшего дела. В обстановке стремительно развивающегося скандала Панаевы принимают решение уехать из Петербурга, но этому помешала смерть Панаева в ночь на 18 февраля. Публикация рассказа о некрасивом денежном деле не состоялась ввиду смерти его участника, о чем не называя имен, но очень прозрачно высказался Павлов[554]. Роман же Панаевой пошел в печать (Современник. 1862. № 3–5), и, несомненно, его обвинительное звучание было невыгодно усилено событиями недавних дней.

Отголоски скандала вокруг огаревского наследства заметны в позднейших репликах Герцена, а впоследствии и тех, кто апеллировал к мнению Тургенева о Некрасове (см., например: Вильде), но в целом к 1889 г., году выхода воспоминаний Панаева, ситуация давно перестала быть острой. Возникает вопрос: чем мотивировано включение Панаевой этого эпизода? Напрашивается ответ – для самооправдания. Но, во-первых, саму Авдотью Яковлевну открыто не обвиняли, считая, что она подпала под влияние прямых виновников. Обвинение падало на Некрасова и на Панаева (больше на Некрасова). Во-вторых, чтобы не побуждать читателя к нежелательным мыслям, проще и надежней было промолчать, чем входить в объяснения.

Можно предполагать, что целью мемуаристки было восстановление репутации Панаева и Некрасова. Панаева создает свои воспоминания, в которых, как и в воспоминаниях Панаева, есть ее встреча с Пушкиным; с Лермонтовым, «школьничающим» в кабинете Краевского; с Гоголем, которому подают отдельный прибор за столом; с Белинским – и т. д. Отбор эпизодов продиктован не только силой впечатления и значимостью, но и ориентацией на текст Панаева. Сходное описание общих эпизодов порождают у читателя впечатление совпадения в фактах, а значит – правдивости и объективности обоих мемуарных памятников. И это читательское ощущение распространяется на эпизод, нежелательный для репутации. Отметим, что Панаева практически добилась цели: А. Г. Дементьев возмутился выводами Б. Л Бессонова, в руках которого были архивные документы[555].

Закономерный вопрос, зачем Панаевой понадобилось защищать репутацию Панаева и Некрасова, может быть прояснен при обращении к той части ее мемуаров, которая вызвала наибольшее количество откликов и исследовательских суждений. Это эпизоды, связанные с Тургеневым. Их много (согласно подсчету И. И. Чайковской, 62 эпизода), и по преимуществу это сценки бытового характера, изобилующие диалогами.