Осколки голограммы

В письмах Белинского к Тургеневу отражено – неполно и тенденциозно – развитие конфликта по поводу невключения критика в число пайщиков журнала (подробнее см.: Летопись I: 252–265, 524–525). Публикация этих выдержек из писем и комментарий Тургенева возобновляет обвинение в адрес редакции «Современника», во многом уже снятое: близкие Белинскому люди понимали объективную неизбежность этого отказа и чрезвычайное участие издателей «Современника» в судьбе умирающего критика и затем его семьи. Современники сочли это обвинение необоснованным[562]. В воспоминаниях Тургенева основное обвинение ложится на Некрасова. Панаев не выведен прямым виновником, однако умолчание о нем обретает характер обвинения, хотя во многом именно благодаря Панаеву сложился петербургский период творчества Белинского. Тургеневское название «Воспоминания о Белинском» соотносится с названием «Воспоминания о Белинском» уже умершего Панаева, а текст внутренне полемичен по отношению к тем характеристикам и свидетельствам, которые оставил некогда близкий ему «человек сороковых годов». В воспоминания Ивана Панаева ни конфликт с Белинским, ни конфликт Тургенева с редакцией не вошел. Хотя «Литературные воспоминания» остались незавершенными, представляется почти несомненным, что эти два умолчания были намеренной позицией мемуариста. Некрасов также вновь промолчал: хотя в четырех набросках письма к М. Е. Салтыкову он пытался объяснить ситуацию с Белинским, однако письмо, по всей видимости, осталось неотправленным (XVI: 262–263). Таким образом, и в 1869 г. печатное обвинение в адрес Некрасова и покойного Панаева осталось без ответа.

Обвинения в адрес Некрасова (а косвенно и Панаева как прямого участника событий) Тургенев смягчил лишь в издании 1880 г. (Тургенев С. XI: 342). Но его устные оценки Некрасову были не единичны. Известно, что в день получения известия о смерти Некрасова Тургенев пересказал молодой писательнице Луканиной юношеские признания Некрасова в его эгоистичном поведении с возлюбленной (Луканина). Этот рассказ в исполнении Тургенева звучал неоднократно перед разными слушателями, причем его фактическая основа не получила подтверждения, а литературная ориентация на поведенческую модель романтического героя очевидна. В контексте, отличном от доверительной беседы молодого литературного сообщества, эти рассказы меняют звучание и обретают значение прямого компромата на покойного[563]. Оценка Тургенева сыграла, без преувеличения, огромную роль в формировании посмертной литературной репутации Некрасова: это явствует из комплекса мемуарной и жанрово близкой ей литературы о Некрасове конца XIX – начала XX в.[564]

Такова предыстория «антитургеневских» «Воспоминаний» Панаевой. Отметим разницу в названиях: «Воспоминания» и «Литературные воспоминания». По описываемым событиям и характеристикам воспоминания Панаевой смело можно отнести и к театральным, и к литературным. Это подчеркивается и рядом общих эпизодов с текстом Ивана Панаева. Но Панаев, запечатлевая людей и нравы, ищет характер, личность человека, всецело преданного творчеству, для которого творчество – неоспоримая приоритетная ценность. Отсюда тот особый тон, в котором он повествует о немногих из своих собратьев.

Повествование и характеристики Панаевой кажутся сниженными. Она изображает – в частности, в «тургеневских» эпизодах – психологию, слова и поступки не великого художника, а просто частного лица. В этом, как видится, она полемична по отношению к Панаеву. Для него образ творца – художника, критика – гармоничен во всех проявлениях. Правда, освобождаясь от иллюзии (насчет, например, Кукольника или Брюллова), он способен на самоиронию и карикатуру. Но градус признательности по отношению к чужим заслугам у него в любом случае высок.