Осколки голограммы

«Когда в зимнее время случалось персоналу редакции сходиться вместе и все более или менее чувствовали себя в хорошем настроении <…> Неровности характера и мелкие временные несогласия как бы оставались при входе вместе с шубами. К серьезным литературным прениям присоединялись острые замечания, читались юмористические стихотворения и пародии, рассказывались забавные анекдоты; хохот шел неумолкаемый. Когда Тургенев был в хорошем расположении духа, невозможно было найти более веселого, остроумного собеседника» (Григорович ЛВ: 122).

Подобная подача материала программирует читателя на доверие к повествователю: он с ним разделил смех. Герои выступают как носители важнейших ценностей (талант, любовь к литературе, отзывчивость к друзьям, способность любить и т. д.) Герои смешны, понятны и одновременно очень значимы или, наоборот, осмеяны, т. е. уничтожены смехом. Так программируется общественное значение исторической личности, причем язык физиологической реакции (смех) на узнаваемые структурные элементы анекдота формирует нужный образ даже у человека, чей культурный багаж мал.

При этом культурный багаж у человека, не принадлежащего к определенному кругу, заведомо недостаточен, даже если он – современник мемуариста, тем более – если он принадлежит к другой эпохе, которой не знает мемуарист, запечатлевающий лица и события. В этом отношении анекдот, действительно, являлся своеобразным кодом. Изображая И. И. Панаева как легкомысленного «свистуна», мемуаристы создали образ, который для современного широкого читателя (да отчасти и для исследователей) является отправной точкой в представлении об этом человеке. Тот факт, что его бескорыстный труд в составлении переводов и компиляций с французского способствовал формированию образа мыслей Белинского «петербургского периода», оставшись за пределами анекдота, существует в читательском сознании на уровне специальной справки, но не черты характера.

В подобном упрощении мемуарного образа, думается, можно усматривать определенный умысел. Смех в анекдоте звучит тогда, когда человек способен неожиданно по-новому увидеть ситуацию. Смеющийся читатель мемуаров убежден в определенной объективности своего восприятии не замечает иногда идеализации картины, иногда – неполноты информации.

Ситуация, разрешившаяся смехом, представляется ему завершенной. Это одна из функций анекдота в мемуарном повествовании: дать представление о лице или ситуации, опуская те детали, о которых решено умолчать. Умолчание, в особенности намеренное умолчание (т. е. о том, о чем в силу личного опыта, осведомленности и состояния памяти мемуарист мог бы поведать, но не поведал), есть та часть «воспоминаний», которая в лучшем случае может быть частично представлена в виде гипотетических реконструкций, в худшем – не замечена читателем, в наихудшем – не замечена исследователем.

Обращаясь к трем взятым для примера текстам, рассмотрим на примере образа И. С. Тургенева функционирование анекдота в повествовании, памятуя об умолчании как форме высказывания. Именно образ Тургенева стал камнем преткновения для Панаева, Панаевой и Григоровича.

«Литературные воспоминания» Панаева написаны после разрыва Тургенева с «Современником» в 1861 г. Подробно и в высшей степени комплиментарно описано первое впечатление Панаева от Тургенева, и то, что Панаев о нем слышал к тому времени. Далее Панаев пишет:

«Тургенев не изъят был в это время от мелочного светского тщеславия и легкомыслия, свойственного молодости. Белинский прежде всех подметил в нем эти слабости и зло подсмеивался иногда над ними. Надо заметить, что Белинский был беспощаден только к слабостям тех, к которым он чувствовал большое сочувствие и большую любовь. <…> Белинский рассказывал множество презабавных выходок с ним Тургенева. Я помню между прочими следующую…» (Панаев ЛВ: 286–288).

И далее изложил анекдотический случай, как Тургенев сопровождает Белинского за границей, дает слово не покидать его, но на шестой день потихоньку уезжает.