Осколки голограммы

Воспоминания остались недописанными, однако тенденция в освещении образа ясна. «Свой», любимый, несмотря на недавний громкий разрыв, понятный и близкий для ближайшего кружка даже в своих слабостях, которые приводят к анекдотическим ситуациям. Воспоминания Авдотьи Панаевой (1889) вышли после тургеневского «Воспоминания о Белинском» (1869), в котором Тургенев повторно предъявил редакции «Современника», преимущественно Некрасову, обвинение в недостойном отношении к умирающему учителю. Последующие устные отзывы Тургенева о Некрасове серьезно повлияли на посмертную литературную репутацию поэта. По подсчетам Ирины Чайковской, воспоминания Панаевой содержат 62 эпизода, «так или иначе негативно характеризующих Ивана Сергеевича»[581]. Отметим, что степень объективности (или необъективности) Панаевой, помимо широко известного суждения Чуковского[582], становятся предметом исследовательских размышлений[583]. «Тургеневские» эпизоды из воспоминаний Панаевой показательны с точки зрения жанра анекдота.

Истории о Тургеневе – не анекдот. Они, безусловно, составляют в совокупности литературный портрет, пристрастный, по сей день требующий фактической проверки. От анекдота их отличает установка не на парадоксальное обнажение сущности и обобщение некого стержневого для этого образа качества, а на «факты», подробности и вывод, содержащий оценку. Описанная отдельно взятая ситуация выглядит рационально объясненной, не смешной и не обнажающей трагизм ситуации (ср.: Белинский и Скобелев).

Рассказанные Панаевой истории о Тургеневе – богатый материал для анекдотов. Если выделить яркую психологическую черту из тех, которыми Тургенев действительно обладал (фатовство, забывчивость), она способна стать тем стержнем, на который нанижутся аналогичные случаи, подлинные или вымышленные. Поскольку по большей части случаи не были чреваты трагедией, их можно было заострить до смешного гротеска, что было бы погрешностью против факта, но отвечало бы механизму анекдота, который обрекает прототип героя остаться в памяти в смешном виде. Панаева этого не делает.

Можно найти ее решению бытовое объяснение – отсутствие чувства юмора, хотя известно, что Панаева могла шутить и быть веселой, а юмор в жизни и юмор в искусстве могут не совпадать[584]. Причина в другом. Панаева намеренно лишает «тургеневские» эпизоды магии смеха, разрешающего конфликт и объединяющего персонажа и читателей. Претворение типичного факта в анекдот означало бы его перевод из плоскости житейских претензий в плоскость художественного. Пренебрежение этой возможностью породило устойчивое мнение о Панаевой как авторе с «бытовым» мышлением. Следует отметить, что в ее серьезности прочитывается стремление дать «объективное изложение», «объективную картину». Ее художественный метод имеет свою логику. И он в ряде значимых примеров полемичен к поэзии юмора, что доказывается анализом ее воспоминаний в свете жанровой традиции анекдота.

Но человек, чуткий к анекдоту, не мог не уловить в эпизодах о Тургеневе богатый «материал». И его, несомненно, отметил Григорович, написавший свои «антипанаевские» (анти– по отношению к Авдотье Яковлевне) «Литературные воспоминания». Анекдотов в них гораздо меньше, чем можно было бы ожидать от человека, который до последнего дня своей 77-летней жизни сохранил вкус к острым историям, широкою осведомленность и цепкую память, особенно в части биографий[585], хотя и имел репутацию лгуна[586].

Но пассажи, посвященные Тургеневу, так же как у Авдотьи Панаевой, преимущественно написаны не в юмористическом ключе. При этом, иллюстрируя доброту Тургенева к тем, кого он любил или был увлечен, Григорович приводит пример, по деталям близкий к анекдоту. Тургенев ведет из гостей пьяного Писемского:

«Дорогой Писемский <…> потерял калошу; Тургенев вытащил ее из грязи и не выпускал ее из рук, пока не довел Писемского до его квартиры и не сдал его прислуге вместе с калошей» (Григорович ЛВ: 138–139).

Несмотря на комичность и характерность ситуации[587], в контексте цитаты этот рассказ звучит почти сусально.

Почему – или зачем – Григорович уклонился от столь органичного да него жанра, как анекдот, хотя мог бы написать их бесчисленное количество, а между тем его «Литературные воспоминания» – тоненькая книжечка?