Осколки голограммы

Вопрос решен: трудись, пока годишься,
И смерти жди! Она недалека…
Зачем же ты, о сердце! не миришься
С своей судьбой?… О чем твоя тоска?.. <…>
Зачем же ты в душе неистребима,
Мечта любви, незнающей конца?..

(III: 130)

Наконец, молитвенное отношение и к любви, и к труду развивает стихотворение «(Отрывок)» (1858), чаще называемое по первой строчке:

Ночь. Успели мы всем насладиться.
Что ж нам делать? Не хочется спать.
Мы теперь бы готовы молиться,
Но не знаем, чего пожелать.

Пожелаем тому доброй ночи,

Кто все терпит, во имя Христа,
Чьи работают грубые руки,
Предоставив почтительно нам
Погружаться в искусства, в науки,
Предаваться мечтам и страстям;
Кто бредет по житейской дороге
В безрассветной, глубокой ночи,
Без понятья о праве, о боге,
Как в подземной тюрьме без свечи…

(11:50)

Под психологизмом любовной лирики Некрасова обыкновенно понимается драматизм неприкрыто-правдивой прозы жизни, прозы любви: ссор, столкновений сильных характеров, социальной неразрешимости сложных этических ситуаций. Но из приведенных цитат видно, что психологическая глубина поэтического образа решена в индивидуализации характера героя – человека, не просто наделенного поэтическим даром (ср.: романтическая фигура поэта), но и преданного своему роду деятельности, человека, в чьих стихах его труд, т. е. поэтическое творчество, сопоставим с пахотой, «трудом однообразным», и он понимает осмысленный каждодневный вклад во что-то дорогое ему как дело любви (контекстуально любовь сближается с трудом. «Дело», синоним слову «труд», в таком словосочетании появляется в «Рыцаре на час» (1862): «За великое дело любви» (II: 138)).

Наблюдение об индивидуализации подтверждает для исследователя продуктивность обращения к фактам биографии. Но так как факты интимно-личного характера тщательно скрывались их участниками и ближайшим окружением, впоследствии по возможности не проговаривались литературоведами, а «ключевые слова» любовной лирики поэта – «слезы и нервы», «ирония», «проза в любви» – отнюдь не всегда встречаются в развитии его поэтической мысли о любви, то в русле этой мысли ранее не рассматривалась поэма «Тишина», в заключительных строчках которой вдруг и столь кратко упоминается «личное счастье». Предметом анализа в данной статье становится смысловой пласт, который вскрывается этим лаконичным упоминанием и проясняется совокупностью разнородных фактов биографии Некрасова середины 1850-х гг., предшествовавших завершению поэмы. Драматизм этих лет в личной и творческой биографии поэта рассматривает Н. Н. Скатов в книге «Некрасов»[168], однако в интерпретации поэмы исследователь использует не все те «личные» факты, которые будут проанализированы ниже.

Поэма «Тишина» была закончена в 1857 г., по возвращении Некрасова из его первого заграничного путешествия. В середине 1850-х гг. он тяжело болен, доктора не могут поставить диагноз, но предсказывают ему скорую смерть

(см.: Летопись I: 468). В марте 1855 г. Некрасов составляет завещание (XIII-2: 311–312). Отправляясь за границу на лечение, он уже сделал необходимые распоряжения по журналу и по обеспечению «малолетнего Ивана Панаева» (XIII-2: 311–312) на случай своей смерти.

«Малолетний Иван Панаев» – сын Некрасова и Авдотьи Яковлевны Панаевой, записанный на имя ее юридического мужа и скончавшийся в апреле 1855 г. В комментарии к завещанию без аргументации говорится, что мальчик родился «в начале 1855 г.», и содержится ссылка на книгу Н. Н. Скатова «Некрасов» (XIII-2: 646), в которой, однако, исследователь пишет о трагедии с ребенком: «Здесь и смерть сына <…> всего четыре месяца побывшая матерью Панаева <…> четыре месяца побывший отцом Некрасов»[169].

Электронные ресурсы предлагают одно сведение, нуждающееся в архивной проверке. В блоге «Знаменитые женщины», в анонимной статье об А. Я. Панаевой, без ссылок на источник указано:

«В одной из церковных метрических книг Петербурга в отделе “Об умерших 27 марта 1855 г.” записано: “Отставного дворянина коллежского секретаря Ивана Ивановича Панаева сын Иоан, полтора месяца». Речь идет о маленьком Иване Панаеве, сыне Некрасова»[170]. Таким образом, если верить цитате, Некрасов упоминает в завещании новорожденного младенца.