Осколки голограммы

Однако напрашивается уточнение: может быть, не столько ряда лирических стихотворений Некрасова, сколько литературоведческой интерпретации их как цикла. Шаткость и условность признаков, объединяющих группу лирических произведений в «Панаевский цикл»[178], дает возможность не сузить его состав, а напротив, расширить число произведений Некрасова, развивающих тему любви как личного чувства и опыта.

Вместе с тем обращение к незавершенным стихотворениям и к произведениям, которые Некрасов оставил неопубликованными, включая черновые наброски, позволило автору данной статьи проследить движение поэтической мысли, поиск формы, семантический отбор, совершаемый по мере написания стихотворения.

Сквозное прочтение лирики Некрасова (здесь ограничимся ею) и объединение текстов по тематическому признаку позволяют говорить о сорока или немногим более произведениях, в которых речь идет о любви как индивидуальном, пережитом в личном опыте чувстве. Избранная нами выборка существенно меньше. Анализ черновых редакций стихотворений, рукописи которых дошли до нас, незавершенных произведений и стихов, не опубликованных при жизни автора, – это осмысление отчасти характера развития темы любви в лирике Некрасова, но главным образом – индивидуальной его поэтики.

* * *

Следуя хронологии, рассмотрим первым стихотворение «Зачем насмешливо ревнуешь…» (1855). Оно было опубликовано в 1938 г. по беловому автографу, хранящемуся в РГБ[179]. Стихотворение начинается с обращения к возлюбленной:

Зачем насмешливо ревнуешь,
Зачем, быть может, негодуешь,
Что Музу темную мою
Я прославляю и пою?

(I: 157)

Далее поэт, также обращаясь к возлюбленной, повествует о ее трудной судьбе и противоречивом характере: после тяжелых жизненных испытаний она, способная глубоко чувствовать, желающая любить и прощать, презирает и ненавидит людей. Стихотворение завершает сравнение возлюбленной с Музой:

Не дикий гнев, не жажда мщенья
В душе скорбящей разлита —
Святое слово всепрощенья
Лепечут слабые уста.

Так, помню, истощив напрасно

Все буйство скорби и страстей,
Смирялась кротко и прекрасно
Вдруг Муза юности моей:

Слезой увлажнены ланиты,

Глаза поникнуты к земле,
И свежим тернием увитый
Венец страданья на челе…

(1:158)

В возлюбленной, к которой обращен лирический монолог, легко узнается А. Я. Панаева. Она как адресатка указана и в комментарии А. М. Гаркави, упоминающего в связи с рассказом о тяжелой жизни героини повесть Панаевой (Н. Станицкого) «Семейство Тальниковых» (I: 629).

Закономерен вопрос, почему стихотворение не вошло в знаменитый сборник 1856 г., а позднее – в прижизненные поэтические издания. В качестве рабочего предположения напрашивается то, что это произведение чересчур «прозрачно», жизнь и нрав лирической героини слишком слиты с биографической почвой. Данное предположение выглядит правдоподобным. Но правдоподобия биографических совпадений недостаточно.

Фрагментарно процитированное стихотворение ближайшим образом связывается с двумя другими, тоже написанными в 1855 г.: «Замолкни, муза мести и печали!» и «Праздник жизни – молодости годы…» Анализ их[180] показывает, как в ходе работы над стихотворением поэт, развивая тему любви, отходит от ее поэтической интерпретации как чувства интимного, мужского, обращенного к женщине, и сближает любовь с ее духовным, евангельским смыслом, своеобразно преломленным в образе поэта, который обретает контекстуальный параллелизм с Творцом. Не углубляясь в литературные традиции, остановимся на принципиальном акценте. Некрасов в обоих случаях наделяет Музу и Певца (Поэта, Стих) такими качествами, как любовь, прощение, смирение, бессмертие. Но одновременно разводит любовь смертного к смертной – и любовь человека, осознавшего близость смерти и категорию бессмертного. В этом отношении некрасовские стихи ближе всего отвечают христианским дефинициям: тело – душа – дух. Столь неожиданный для литературного окружения поворот темы вызвал неодобрение пристрастных читателей, принимавших живейшее участие в больном и переживавшем душевную трагедию поэте[181]. Женское страдание останется одной из центральных тем в поэзии Некрасова (его знаковость очевидна даже из хрестоматийного: «И Музе я сказал: “Гляди! ⁄ Сестра твоя родная!“»; I: 69). Но в неопубликованном стихотворении явственна мысль о женской ревности возлюбленной к самодостаточности поэта, к другому источнику его вдохновения:

Не знаю я тесней союза,
Сходней желаний и страстей,
С тобой, моя вторая Муза,
У Музы юности моей!

(I: 157)