Осколки голограммы

В последующем описании «Музы темной моей», «Музы юности моей», ее «страданья и борьбы», «кровавых слез», «суровых бурь», затем «венце страданья на челе» угадываются черты того женского мученичества, воплощением которого стал образ матери. Образ возлюбленной в неопубликованном стихотворении предстает дробным. Ее мученичество станет темой стихотворения «Тяжелый крест достался ей на долю…» (1855)[182]. Мотив насмешки («насмешливо ревнуешь») вызывает в памяти первую строку стихотворения «Я не люблю иронии твоей…» (1850,1: 75). Мотив страдания, претворенного в любовь, понимание любви как работы духа и творчества, как представляется, и были той центральной мыслью поэтического произведения, которая воплотилась в «Замолкни, муза мести и печали!» и «Праздник жизни – молодости годы…»

Вернемся к простому для понимания объяснению: Некрасов оставил стихотворение неопубликованным, так как оно чересчур «прозрачно» для знавших его биографию. Возражать здесь нечему. Но объяснение кроется глубже – в поэтике произведения. Та мысль, которая просила поэтического развития, заключалась не в портретировании, не в характеристике близкой женщины, вызвавшей сильные чувства, не в художественном отражении чувства ревности, а в слитости не только душевной, но духовной работы творчества и «великого дела любви» (II: 138), как сформулирует Некрасов позднее[183].

Обратимся к другому не публиковавшемуся при жизни Некрасова тексту – «Ты меня отослала далеко…» (1855)[184]:

Ты меня отослала далеко
От себя – говорила мне ты,
Что я буду спокоен глубоко,
Убежав городской суеты.

Это, друг мой, пустая химера —

И как поздно я понял ее.
Друг, во мне поколеблена вера
В благородное сердце твое

(1:173)

Произведение увидело свет в Полном собрании стихотворений 1934–1937 гг., где было опубликовано по автографу РГБ; это был карандашный набросок, зачеркнутый поэтом (I: 634).

По всей видимости, стихотворение было написано по впечатлениям от очередной попытки разрыва Некрасова и А. Я. Панаевой, когда больной поэт уехал на дачу к В. П. Боткину. Первое рабочее предположение – что это стихотворение, как и предыдущее, осталось неопубликованным потому, что для непосредственного восприятия оно выглядит слишком «слепленным» с событием, о котором легко догадаться. Оно почти фотографично, почти хроникально.

Однако у Некрасова есть целый ряд автобиографических произведений: «Поражена потерей невозвратной…» (1847, 1:68), «Я не люблю иронии твоей…» (1850,1:75), «Мы с тобой бестолковые люди…» (1851,1: 94) и др. Все эти произведения были опубликованы – и побуждение пощадить чье бы то ни было самолюбие автора не остановило. Более того, «Где твое личико смуглое…» (1855) было опубликовано в 1861 г., когда «любовный треугольник» еще существовал, отношения с Панаевой уже стали холоднее и отчужденнее[185], а попытки разрыва, известные в литературных и окололитературных кругах, имели другую окраску[186]. Поэтому, повторим, гипотетическая реконструкция ситуации вокруг написания текста и его публикации до некоторой степени объясняет перипетии личных отношений, но не поэтику любовной лирики. Текст сам по себе гораздо показательнее.

Ритмически, фонетически, психологически стихотворение завершено. Основным художественным приемом в нем, на наш взгляд, является обновление метафоры. «Ты меня отослала далеко от себя», «убежав городской суеты» – несмотря на архаичную форму, это выражение точно по смыслу. «Это, друг мой, пустая химера», «Друг, во мне поколеблена вера…» – каждая из фраз апеллирует к буквальному пониманию прямого значения слов, и именно совокупность этих прямых значений в их развитии и приводит к переживанию высокой степени трагизма. Влюбленный в разлуке осознает неискренность своей возлюбленной и ее неблагородные мотивы. Не проговоренной вслух остается его близость к смерти. Снимая метафорику, обнажая прямой смысл общедоступных понятий, Некрасов добивается, на первый взгляд, предельной прозаизации текста, в то же время – концентрации смысла, который ассоциируется именно с высокой трагедией: в стихотворении актуализированы такие понятия, как благородство и вера. Но в этой минималистской простоте, в доминанте приема обновления метафоры, апелляции к прямому смыслу слова нет того движения смыслов, заложенных в тропе, какой мы видим в других произведениях Некрасова, например в оппозиции «любить и ненавидеть», в образе смерти, в пейзаже, контекстуально синонимичном душевному состоянию лирического героя.

Ближайшим к этому стихотворению представляется «Где твое личико смуглое…»:

Помнишь, тебе особливо
Нравились зубы мои;

Как любовалась ты ими,

Как цаловала, любя!
Но и зубами моими
Не удержал я тебя…

(I: 183)