Осколки голограммы

Но приведенные цитаты не содержат ничего, что прямо указывало бы на биографическую подоплеку. Так же как нет ничего конкретного, что подходило бы под определение «проза жизни». Более того: «Ты всегда хороша несравненно…» написано в 1848 г., «Я не люблю иронии твоей…» – в 1850 г. Углубленное изучение фактов биографии Некрасова и, в частности, истории его болезни, едва не получившей трагический исход в середине 1850-х гг., закономерно, однако уводит в сторону от анализа поэтического текста. Очевидно, что для поэзии Некрасова органично сопряжение мотивов любви, жизни и смерти, и оно выражается в символических образах волн, рек и морей.

Символичность – а не фактографичность – этих образов явственна в «Последних элегиях». В приведенной выше цитате герой говорит о пути — жизненном пути, и это монолог, в котором подводятся итоги. Реки и моря — часть этого жизненного пути; несовершенная форма глагола «переплывал» говорит о многократности действия, но намекает и на неоднократно познанную конечность действия: лирический герой переплыл сколько-то рек и морей. А значит, какая-то река может стать последней на его жизненном пути.

Продолжим цитату из «Последних элегий»:

Переплывал я реки и моря <…>
Очнулся я на рубеже могилы…
И некому и нечем помянуть!
Настанет утро – солнышко осветит
Бездушный труп; всё будет решено!
И в целом мире сердце лишь одно —
И то едва ли – смерть мою заметит…»

(I: 166)

Некрасову не свойственно уснащать поэтическую речь мифологизмами. Лета – река забвения, река загробного царства – упоминается у него лишь дважды (I: 137, 171). Но сопряжение в «Последних элегиях» мотивов преодолеваемой водной преграды, смерти и забвения актуализирует мировой поэтический символ, не названный в тексте, но данный полно и явно.

Словосочетание «реки и моря» тоже требует комментария. На первый взгляд, оно представляется обобщением, пренебрегающим конкретикой, что кажется странным для поэта, создавшего множество вполне реалистичных поэтических пейзажей. Но в контексте культуры XIX в. это словосочетание вызывало – по крайней мере у начитанных людей, к которым относился Некрасов, – иные ассоциации. В «Библейской энциклопедии» содержатся статьи «Море» и «Вода», частично цитируемые здесь. («Море»): «Море (Быт. I: 10) – это слово прилагается священными писателями к озерам, рекам и вообще ко всякому большому собранию вод, равно как и собственно так называемым морям»; «в еврейском тексте Нил и Евфрат называются морями»[190]; («Вода»): «Столь необходимая и благодетельная в жарких странах вода становится иногда опасною <…> потому-то выражение быть во глубине вод значит страдать»[191].

Символичность выражения углубляет образ в некрасовской лирике. Жить, любить, испытывать полноту жизни (антитезу смерти) означает быть во глубине вод, страдать. Такое прочтение указывает на литературную традицию – «Элегию» («Безумных лет угасшее веселье…») А. С. Пушкина (1830). Из соображений лаконизма опускаем подробный сопоставительный анализ.

Разговор о библеизмах у Некрасова может показаться притянутым в свете концепции XX в. о социально-ориентированном поэте, находящемся в достаточно сложных отношениях с церковью (а именно: его продолжительные близкие отношения с чужой женой, пропаганда общественно-политических идей и т. д.). Но к этому источнику побуждают обратиться стихи, в частности – анализ образов воды.

Вновь обратимся к выражению «быть во глубине вод». Водное пространство у Некрасова обозначается не только через реки и моря, воды и волны, но через частые упоминания дождя (синонимы: буря, гроза). А также – через картину человеческих слез. Приведем для примера несколько цитат:

Душно! без счастья и воли
Ночь бесконечно длинна.
Буря бы грянула, что ли?
Чаша с краями полна!
Грянь над пучиною моря,
В поле, в лесу засвищи,
Чашу вселенского горя
Всю расплещи!..

(III: 64)

Стихи мои! Свидетели живые
За мир пролитых слез!
Родитесь вы в минуты роковые
Душевных гроз
И бьетесь о сердца людские,
Как волны об утес.

(I: 44)