Осколки голограммы

Какая влага в «чаше вселенского горя»? Какое море имеется в виду? Поэт не ищет бытовой конкретики, поэтическая мысль яснее всего предстает читателю и исследователю при обращении к библеизму быть во глубине вод. Гиперболизированная картина человеческих слез уподобляет их не просто потоку, но потоку с неба (как дождь в грозу) и волнам моря; слезы и в человеке (он проливает их), и вовне, и сверху, и снизу. Страдающий человек пребывает во глубине вод.

В любовной лирике хрестоматийное

Не помни бурь, не помни слез…[192]

– может быть продолжено большим числом примеров.

«Поражена потерей невозвратной…» (1848). Стихотворение содержит примечание Некрасова: «Умер первый мой сын – младенцем – в 1848 году» (I: 597). Лирический герой переживает состояние моральной смерти, как и его подруга:

Как будто смерть сковала ей уста!

Лицо без мысли, полное смятенья,

Сухие, напряженные глаза —
И, кажется, зарею обновленья
В них никогда не заблестит слеза.

(1:68)

Слезы и страдание, которое они выражают, – антитеза смерти, и физической (совершилась «потеря невозвратная», мертвые не плачут), и метафорической; слезы и страдание ожидаются как признаки жизни. Ср.: «Но даже плакать нету силы» («Прощанье», 1856; II: 24).

«Возвращение» (1864). Стихотворение написано после разлуки с Селиной Лефрен, с которой поэт уехал во Францию, где она хотела остаться[193]:

Сентябрь шумел, земля моя родная
Вся под дождем рыдала без конца,
И черных птиц за мной летела стая,
Как будто бы почуяв мертвеца!

(II: 167)

Лирический герой и мир находятся в отношениях поэтического параллелизма: герой тоскует, а окружающий мир напоминает рыдающего человека. Отметим: герой не сообщает о своих слезах; его оплакивает окружающий мир, как мертвеца. Человеческие слезы и дождь (ливень, буря) контекстуально отождествляются.

В этом отношении бытовое выражение «реки слез» или «море слез», не обнаруживаемое у Некрасова, парадоксальным образом обновилось бы в контексте его метафор и гипербол. И, поскольку слезы в индивидуальной поэтике Некрасова выступают как значительная часть водного пространства, сближение с библеизмом «быть во глубине вод» (оплакивать и быть оплакиваемым) разводит метафору с другим ее бытовым значением: «слезы – вода».

Как явствует из проделанного анализа поэтических текстов на примере образов воды, факты биографии Некрасова содержали определенный материал для стихов интимного содержания, посвященных любви, жизни и смерти. Но отбор и художественных средств, и даже жизненного материала совершался не по принципу реалистически точного изображения окружающего мира.

Это наблюдение подтверждает и обращение к тем стихотворениям Некрасова, которые обнаруживают достаточную близость к литературным источникам. Выше указано на поэтическую преемственность «Последних элегий» по отношению к «Элегии» А. С. Пушкина. Укажем еще два примера. Так, в стихотворении «Давно – отвергнутый тобою…» (1:145) мотив волн и глубины связан с мотивами любви, надежды на счастье, безнадежностью, смертельной опасностью, смертью. Такое сопряжение мотивов, как представляется, позволяет предполагать, что одним из источников этого стихотворения была баллада В. А. Жуковского «Кубок» ([1825] – [март] 1831). Обратимся к первой из «Трех элегий» (1874):

Один, один!.. А ту, кем полны
Мои ревнивые мечты,
Умчали роковые волны
Пустой и милой суеты. <…>

У берегов чужого моря

Вблизи, вдали он ей блеснет
В минуту сиротства и горя,
И – верю я! – она придет!

(1:128)

Как представляется, ближайшим источником этого стихотворения стало стихотворение Пушкина «Для берегов отчизны дальной» (1830). Литературная преемственность лирики Некрасова – вопрос еще далеко не исчерпанный. В рамках избранной темы можно заключить рассуждения, что образы воды в лирике Некрасова, и в частности, в его любовной лирике, питаемы не буквально понимаемой «правдой жизни», т. е. репортерской достоверностью, а несут символический смысл, воспринятый через культуру.

О «Рембрандтовской картине» поэзии Н. А. Некрасова