Основы марксистско-ленинской философии

Тем не менее позитивизм строил свою картину мира, основываясь на результатах современного ему естествознания. Именно такова была, например, «синтетическая философия» Спенсера, описывавшего природу и общество как процесс постепенной эволюции, направляемой механическими законами. Революция в естествознании, раскрывшая несводимость природных процессов к механическим, подорвала такого рода обобщения науки, основанные на абсолютизации достигнутых ею относительных истин; при незнании диалектики относительной и абсолютной истины это привело к отказу от претензий на создание универсальной картины мира. В эмпириокритицизме Р. Авенариуса, Э. Маха и др., заменившем первую форму позитивизма, философия была сведена к теории познания. Руководящим ее тезисом стало утверждение, что познание — это связывание между собой ощущений и представлений, не достигающее никакой иной «реальности», кроме самих ощущений.

Эта позиция не означала, конечно, мировоззренческой «нейтральности», как считали позитивисты. Субъективный идеализм и агностицизм — это тоже мировоззрение. Более того, исходя из агностической теории познания, можно обосновывать и любое другое мировоззрение, вплоть до религиозного. Так, возникшее в рамках — в общем и целом — позитивизма учение, известное под названием прагматизма, совмещало эти, казалось бы, взаимно исключающие установки — позитивизм, преклоняющийся перед наукой и. отвергающий «метафизику», и религиозную «метафизику». Происходя от древнегреческого слова «прагма» (дело, действие), прагматизм имеет своим содержанием убеждение, что всякое знание — это не более как «прагматическая вера», т. е. условно принятое положение, критерием «истинности» которого является не его соответствие действительности, а успех действия, осуществляемого на его основе, хотя бы принятое положение и не отвечало реальному состоянию дела или даже противоречило ему. Отсюда естественно вытекает, что задача познания не формулировка истинных (отвечающих реальности) предложений, но «закрепление веры», позволяющее действовать уверенно и добиваться успеха.

На этой основе Чарлз Сандерс Пирс (1839—1914) мог параллельно развивать прагматистскую теорию познания и объективно-идеалистическую, религиозную «метафизику». Тогда как другой основоположник прагматизма, Уильям Джемс (1842—1910), вывел из «воли верить» (the will to believe), свойственной человеку, и «полезности» религии правомерность «религиозного опыта» и религиозной жизни как веры «в существование невидимого порядка вещей и в то, что наше высшее благо состоит в гармоническом приспособлении к нему нашего существа» ¹⁴⁴. В. И. Ленин писал об этом философе, что с его легкой руки «прагматизм высмеивает метафизику и материализма и идеализма, превозносит опыт и только опыт, признает единственным критерием практику, ссылается на позитивистское течение вообще... и... преблагополучно выводит изо всего этого бога... » ¹⁴⁵.

Уничтожающая ленинская критика махизма и родственных ему позитивистских течений начала XX в. обнаружила «по всей линии гносеологических вопросов сплошную реакционность эмпириокритицизма, прикрывающего новыми вывертами, словечками и ухищрениями старые ошибки идеализма и агностицизма»^ъ. И хотя некоторые гносеологические идеи эмпириокритицизма еще долго имели хождение среди философов, занимающихся проблемами естествознания, как школа он быстро прекратил свое существование, сменившись неопозитивизмом.

Неопозитивизм возник в начале XX в. в связи с успехами новой формы логической науки, математической логики, в применении к исследованию оснований математики. Г. Фреге, Б. Рассел, Л. Кутюра и др. пытались осуществить обоснование математики посредством логического анализа, т. е. сведения ее сходных понятий к логическим терминам с последующей формулировкой всех ее положений на языке той же логики и по ее правилам \ На этой основе возникло представление, что аналогичное применение логического анализа к философии приведет к тому, что «ближайшее будущее составит для чистой философии такую же эпоху, какою для учения о началах математики являются последние десятилетия» ¹⁴⁶. Но то, что было в высшей степени ценным для формальных исследований в области математики, обернулось утратой содержательных проблем для философии, имеющих в ней первостепенное значение.