Остров без Сокровищ

«Время от времени доктор подходил к двери подышать воздухом и дать отдохнуть покрасневшим от дыма глазам и перекидывался со мной двумя-тремя словами», — правдиво указывает в своём мемуаре Хокинс (но реплики цитирует далёкие от действительности).

Да, поговорить им надо было… Но не здесь и не сейчас, когда вокруг столько чужих ушей…

Долгий и серьёзный разговор состоялся глубокой ночью. И, очевидно, вне стен блокгауза — вдруг кто-то проснётся и подслушает? Ливси, стоявший на часах, тихонько разбудил Джима, и они вместе покинули сруб.

Именно так всё и было, не наоборот. Потому что утром выясняется, что Джим проспал. Его соратники давно на ногах, а он всё дрыхнет: «Все уже давно встали, позавтракали и натаскали дров, когда я проснулся, разбуженный шумом и криками».

С чего бы такая сонливость? Устал накануне больше других? Нет. Джим гулял днём по острову, причём налегке, пока остальные работали грузчиками, носильщиками и гребцами ялика. Вечером аналогичная картина: он стоит у двери на часах, а прочие бойцы гарнизона занимаются физической работой: носят дрова, копают могилу для Редрута и т.д.

Утомился Джим меньше других. Раз уж Смоллетт установил в блокгаузе флотские порядки, срок дежурства вахтенных тоже должен был исчисляться на корабельный манер, четырёхчасовыми вахтами и двухчасовыми полувахтами. Значит, Джим нёс вахту с восьми до полуночи (на шестичасовую полувахту он не успевал, его ещё не было в срубе). С полуночи до четырёх дежурил кто-то из второго вахтенного отделения: либо Трелони, либо один из его слуг. В четыре на пост заступил доктор, дождался, когда сменённый им захрапит, — и осторожно разбудил Джима для серьёзного разговора.

В результате Джим поспал совсем мало, даже меньше, чем Ливси, — тот, зная о предстоящем дежурстве, отсыпался в конце предполуночной вахты. И утром молодой организм Хокинса взял своё… Но как же капитан Смоллетт, фанатичный поборник дисциплины, позволил юнге сладко спать, пока остальные работают? Капитан мог дать Хокинсу поблажку лишь по просьбе Ливси, сквайр Трелони для Смоллетта уже не авторитет…

Факт ночного разговора Ливси и Хокинса мы доказали с полной определённостью. Восстановить его содержание гораздо труднее. Но мы можем догадываться по дальнейшим поступкам беседовавших, что было сказано ими той ночью.

Несомненно, что Джим и доктор обменялись мнениями обо всём произошедшем и их мнения оказались очень близки. Они наверняка заключили некий пакт о взаимопомощи. В знак доверия Джим рассказал доктору всё начистоту — и о Бене Ганне, и об опустевшем тайнике Флинта.

А ещё они пришли к заключению, что Трелони и его слуги — самая организованная и сплочённая сила в коллективе, и если противостояние с пиратами завершится успешно, жизни их обоих вновь окажутся под угрозой…

Опасность, исходящая со стороны мятежников Сильвера, значительно меньше тревожила Ливси и Джима. Они её не сбрасывали со счетов, но хорошо понимали: легче защититься от выстрела в грудь, чем в спину.

И насчёт сквайра и его присных было принято некое решение…

Какое именно?

Не будем забегать вперёд. Скоро узнаем.

Глава двадцать первая К вопросу о джентльменах

Итак, предстоит кульминация Войны за наследство Флинта — историческая битва при блокгаузе.

После неё ещё будут кое-какие стычки, но не сравнимые ни по масштабу, ни по потерям сторон. Все последующие боевые действия уложились всего-навсего в восемь выстрелов: два прогремели на борту «Испаньолы», ещё пять (три мушкетных и два пистолетных) — у тайника, у опустевшей ямы… И ещё кто-то из пиратов пальнул по отплывающей шхуне.

Всё решилось у блокгауза, и решилось за какой-то час.

Штурм блокгауза — событие архиважное и требует пристального внимания и тщательного исследования.

Но мы повременим.

Остановимся. Переведём дух. Отдохнём от грохота мушкетов, пистолетов и пушки, от калейдоскопа приключений, стремительно сменяющих друг друга.

Поговорим об отвлечённом… Об английских джентльменах и их отображении в творчестве Роберта Льюиса Стивенсона.

* * *

Пока мы дотошно и скрупулёзно ищем ответы на многочисленные вопросы, возникающие при чтении «Острова Сокровищ», наше объективное исследование, в свою очередь, способно вызвать ряд вопросов.

Например, такой: действительно ли все наши логические построения так объективны? Какие-то уж очень неприглядные образы выступают под снимаемыми слоями краски… Совсем не похожие на истинных героев Стивенсона, исправно служивших многим поколениям юных читателей образцами мужества, чести и благородства.

Нет ли в наших выкладках преднамеренного очернения? Ради дешёвой сенсационности, ради желания привлечь к себе внимание подобно андерсеновскому глупому мальчишке, крикнув: «А король-то голый!» В смысле: «А джентльмены-то прохиндеи и убийцы!»