Остров без Сокровищ

Но почему он в таком случае не выдумал что-то более мореходное и удобное в эксплуатации? Пирогу, например, выдолбленную из древесного ствола? Вернее, выжженную, топор Бен Ганн ещё мог отыскать в блокгаузе, а долото или тесло едва ли…

Однако воображение Хокинса породило вот какое чудо:

«Был он лёгок и подвижен, но вместе с тем до такой степени кривобок и вертляв, что управлять им не было возможности. Делай с ним что хочешь, из кожи лезь, а он всё кружится да кружится».

Чтобы объяснить читателям, как он сумел добраться до шхуны на челноке, не поддающемся управлению, Хокинс утруждаться не стал. Отлив, дескать, начался, и прямиком вынес челнок к «Испаньоле». Но вот что интересно: засветло появиться с лодкой на берегу Джим не рискнул, сидел у тайника и грыз захваченные с собой сухари, дожидаясь не просто сумерек, а полной темноты. И лишь затем взвалил челнок на плечи и двинулся к проливу.

Солнце заходило на острове около шести часов вечера, а до наступления полной темноты после захода проходит ещё около часа.

Хотя нет… Час — это из личного опыта жителя Санкт-Петербурга… Час сумерки длятся не на Острове Сокровищ, а в более высоких широтах, в субтропиках же они короче, на экваторе вообще темнеет почти мгновенно… С учётом вычисленной нами широты — на острове проходило минут двадцать-тридцать между закатом и полной темнотой.

Плюс не такое уж малое время Хокинсу потребовалось, чтобы дошагать до воды (через заросли и в темноте), пройти по берегу до его ближайшей к «Испаньоле» точки, спустить плавсредство и убедиться, что весла оно практически не слушается… Вероятно, свой заплыв к «Испаньоле» Джим начал не ранее половины восьмого. Об отливе он говорит скупо: «Отлив уже начался», — и не понять, минуту или час назад случилось начало.

Однако мы знаем, что накануне отлив начался около четырёх пополудни, как раз когда доктор Ливси с компаньонами покидал шхуну. Время прилива и отлива, разумеется, не жёстко заданные константы, но за сутки разница во времени составит минуты, ими можно пренебречь. То есть отлив к моменту плавания Хокинса не «уже начался», — он продолжается три с половиной часа. И вскоре должен закончиться. Должен — но не заканчивается. Напротив, усиливается. «Чем дальше я заплывал, тем быстрее гнал меня отлив», — без тени смущения сообщает нам Джим.

Хокинс якобы доплыл до «Испаньолы», якобы долго выжидал ветра, чтобы тот ослабил натяжение каната и позволил его перерезать. Затем Джим его якобы перерезал, в два приёма, с перерывом. Затем поднялся по канату, заглянул в каюту шхуны, вновь спустился в челнок.

А отлив всё продолжался и продолжался, продолжался и продолжался, перманентный и бесконечный… И уносил «Испаньолу» всё дальше от стоянки. Удивительно, как ещё до самого Бристоля не донёс.

Поскольку бесконечных приливов и отливов не бывает, надо признать: отлив по версии Хокинса начался примерно в то же время, когда Джим подходил к берегу с челноком на плечах, через час-полтора после заката. Что никак не стыкуется с рассказом Ливси.

Более того, Джим противоречит не только рассказу доктора о первом дне высадки, но и собственному повествованию о вечере того дня. Перед своим появлением в блокгаузе, ещё засветло, он видел, как пираты уничтожают на берегу ялик, рубят его топорами. Ялик затонул в тридцати ярдах от берега, на глубине трёх футов, — а незадолго до заката он уже на суше. Пираты, надо полагать, не стали бы возиться с вытаскиванием ялика на берег лишь для того, чтобы тут же его уничтожить. Значит, Ливси не солгал нам о времени начала отлива — за пару часов вода ушла далеко и ялик оказался на сухом месте.

Итак, мы видим, что в версии Джима время отлива в первый и второй дни высадки совершенно не совпадает. Но это ещё не конец истории. На третий день с отливом творятся (лишь в повествовании Хокинса) вещи не менее чудесные! Время его начала вновь кардинально меняется, сдвигаясь на более ранний час. Джим, якобы захватив шхуну, приводит её на Северную стоянку. «Я остался на корабле один. Только что начался отлив. Солнце стояло уже так низко, что тени сосен западного берега пересекли бухту и достигли палубы», — сообщает нам Хокинс.

Пожалуй, чтобы избегнуть всех приливно-отливных чудес, Джиму всё же стоило бы выдумать пирогу…

Но пирога, хорошо слушающаяся весла, не годилась. На пироге какие приключения? Подплыл, перерезал канат, уплыл… Скукота, никакой романтики.

Челнок даёт куда больше возможностей продемонстрировать свой героизм в экстремальных условиях. Обратно на берег не выгрести, течение и волны играют челноком как хотят, а Хокинсу хоть бы хны — задремал в челноке и спит. И «Адмирал Бенбоу» во сне видит! Ну разве не герой?

Но плавать герой не умеет, это очевидно: «Однако, поравнявшись с Лесистым мысом, я понял, что неминуемо пронесусь мимо, хотя действительно берег был теперь от меня всего в нескольких сотнях ярдов. Я видел прохладные зелёные вершины деревьев».