Островитянин

Многие из них замечали Диармада Бесшабашного, и знали, что с ним можно повеселиться — ну они и веселились. Пошла выпивка. Пожилая женщина с острова принесла первые полпинты и полгаллона темного пива в придачу, потому что там как раз оказались люди с лодки, которые перевозили ее свиней, и ей хотелось, чтобы им досталось выпивки сколько влезет, уж такая она была сердечная женщина. Диармад Затейник пожал ей руку и приблизился ко мне, чтобы пожать и мою.

— Спой мне песню, чтобы поднять настроение, — сказал он, — после такой трудной недели.

Я и не думал ему отказывать, потому что иначе он бы мне устроил представление.

Песня, которую я спел, была «Холм черноволосой»[81], и мне пришлось петь ее до самого конца. Пусть там были два певца лучше меня, зато были и трое, кто пел хуже. Старшая женщина спела еще одну песню, и у нее получилось отменно. Ее дочь спела «Голая еловая доска»[82] — и тоже получилось замечательно. Пили крепко и много, до тех пор пока всяк не нагрузился под завязку. Дом битком набился народом, и снаружи людей было тоже полно.

Вскоре я увидал дюжего мужчину, который прокладывал себе путь сквозь толпу:

— Прошу прощения, мужики, — сказал он, протискиваясь прямиком ко мне. Он принялся горячо трясти мою руку. — Черт, я уже чуть было домой не ушел, а от тебя еще ни единой песни не слыхал! — воскликну он, ударив по столу, и закричал:

— Полпинты крепкого сюда!.. Ой, ну правда, врежь чего-нибудь во весь голос.

Он меня хорошо знал, а я знал его, потому что еще до этого мне часто приходилось петь ему песни. Пить он умел хорошо и пил при этом порядочно. Сразу же появилось полпинты. Это я должен был выпить залпом без всяких отговорок. Потом пошла музыка.

Хорошо помню все песни того дня. «Я б ни за что не сказал, кто она» — вот что я тогда для него выбрал. Ведь я знал наверняка, что именно это любимая песня того здоровяка, потому что именно ее нередко для него пел. После того как я закончил, верзила проставился всем вокруг.

— Интересно, — спросил он меня, — а здесь есть еще хоть кто-нибудь, кто умеет хоть что-то петь?

— Еще как есть, сынок, — сказал я и указал на двух женщин с острова Иниш-Вик-Ивлин.

Ни одна из них также не отказалась от его предложения спеть, и, представь себе, они стали петь песню вместе. Поскольку они мать и дочь и одна из них вышла из чрева другой, в этом не было ничего особо удивительного.

Я мог провести два дня и две ночи без еды и питья, слушая голоса этой пары, но не думаю, что многих из этой компании поразил тот же недуг, что и меня.

Когда песня закончилась, здоровяк от всего сердца пожал руки обеим певицам и проделал то же самое со мной — это же я подсказал ему, где взять такую неземную музыку. Он снова стукнул по столу и еще раз крикнул принести полпинты. Тогда полпинты стоили шиллинг, а сегодня, когда я кропаю эти записки, уже девять шиллингов.

Он вложил мне в руку посудину, которой надо было поделиться с другими. Один человек пригубил оттуда, а двое не попробовали ни капли. Тут я увидел Диармада Солнце, который тяжело сопел, явно перебрав, и осознал, что мы, возможно, проведем в этом городе еще одну ночь. Никто, похоже, не собирался расходиться, а путь домой предстоял неблизкий. Вскоре здоровяк повернулся ко мне и опять пожал руку.

— Я б хотел еще одну твою песню послушать, пока мы не ушли домой, — сказал он, — а то много времени пройдет, прежде чем мы опять встретимся.

Я, конечно, не стал ему отказывать. Спел и песню, и еще две; потом женщины с острова спели три-четыре, и к тому времени, как я подумал, что давно пора бы домой, я уже вообще ничего не помнил.

В конце концов — а это было уже на исходе следующего дня — началась ярмарка шерсти, то есть ярмарка, которая всегда открывается последней. А значит, нам пришло время наконец-то выдвигаться домой. Но Диармад пошел вразнос и слышать не желал о том, чтобы вернуться в свою хижину — по крайней мере до Рождества или хотя бы пока не выйдет все пиво.

Я заговорил с ним сердито, сказал, что ему пора бы уже домой, после того как он отсутствовал два дня и две ночи, а он — честное слово! — подбежал ко мне и смачно поцеловал. Я потолковал с женщиной с острова и объяснил ей то же самое.

— Да ну, в самом деле. Денек выдался — лучше не придумаешь, не всегда же у нас такие будут, — ответила она.

Я бы, возможно, прекрасно понял такой ответ сегодня, когда сам уже довольно пожилой человек. И наверно, сейчас не стоит жаловаться, как я воспринимал все это тогда, когда все мы были молодыми.

Я притащил своего дядю домой, там было полно ребятишек, и некоторым из них не удавалось наесться досыта, пока те деньги, что мы выручили за свиней, не позволили купить им чего-нибудь. У женщины с острова, когда она уехала, в хижине на морском берегу осталось всего два стоуна[83] желтой кукурузной муки.

Серьезно поразмыслив над всем этим, я сказал себе, что пора перестать давать советы таким людям и оставить их в покое. Так я с тех пор и поступал.