ОТ АВТОРА

Аня раньше других пришила номер и переоделась. Она си­дела такая покорная, такая тихая, как будто только и дожи­далась приказаний. Шура Трошина глядела на неё с неудо­вольствием. Люся заметила и Анину покорность и Шурино неудовольствие. Она тревожилась. Ей хотелось помирить дево­чек, сделать так, чтобы все жили дружно. «Аня такая же, как другие, только страшная трусиха и неженка,— думала она.— Но я бы на её месте всё-таки старалась быть смелее, само­стоятельнее. Пусть фашисты не думают, что мы их уж очень боимся. «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»,— вспомнились Люсе слова Долорес Ибаррури.— Какие заме­чательные слова!» Шура Трошина, по мнению Люси, была безупречно смелой, прямой, бесстрашной девочкой, да к тому же ещё и хорошей подругой.

—    Ты что, Люсенька, притихла совсем? — вдруг спросила Шура.

—    Я вспомнила одну историю…

—    Какую историю?

—    Потом… Знаешь, Шура, я очень спать хочу.

—    Нет, ты расскажи. /

—      Ну, хорошо. Это история,— медленно подбирая слова, начала Люся,— история одной дружбы. Не помню, где я её читала, наверное, в каком-то старом журнале,— солгала Люся, придумывая рассказ.— Там говорилось, как две девочки пос­сорились, возненавидели друг друга и расстались. Потом они встретились не то в глухом лесу, не то ещё где-то, в минуту какой-то большой опасности. И это помирило их. Они плака­ли от радости, поклялись никогда больше не ссориться и вмес­те перенести все лишения.

—    Что же дальше с ними стало?— усмехнулась Шура.

—    Дальше я забыла.

—    А почему ты об этом вспомнила?

—    Почему? Потому, что те девочки, мне кажется, похожи на тебя и Аню.

—    Хоть что хочешь со мной делай, а не нравится она мне!-— вспылила Шура.

—     Но ведь она наша, она такая же, как мы.— Люся пой­мала себя на мысли, что она впервые возражает Шуре и да­же пытается её убедить.— Я вот смотрю на неё,— продолжа­ла Люся после короткого молчания:— она, конечно, трусиха. Странная какая-то. Но ведь она не враг, не предатель.

—     Всё равно!— отрезала Шура.— По-моему, трус тоже как враг. Думает только о себе, боится только за себя и спас­ти хочет только себя. Что мыс ней можем сделать? Ты не ду­май, она, наверно, считает себя умнее нас.

Люся чувствовала, что Шура не совсем права, но не зна­ла, как ей возразить.

—     Я всем хочу хорошего,— взволнованно говорила Шу­ра.— Но нельзя, чтобы каждый из нас хотел жить только для себя. Если говорить правду, я совсем за себя не боюсь. И о себе не думаю. Я ненавижу фашистов, ненавижу эту гадину — полицейского. Если бы я могла, имела бы силу, то зубами перегрызла бы всем им глотки! Тогда пусть со мной делают, что хотят! Только вот маму жаль,— тихо сказала Шура.— Она у меня больная, старенькая и одна, совсем одна…