От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю

Я побрел назад. Возле первого дома трое подростков вызвались помочь мне. Когда мы добрались до машины, они лишь помотали головами и принялись обсуждать между собой стратегию. Усадив меня в машину, они принялись командовать, а сами всевозможными способами толкали и поднимали машину. Вперед. Стоп. Вывернуть колеса так. Чуть-чуть сдать назад. Я не видел за их приказами никакого смысла, но послушно выполнял их, правда, не всегда достаточно быстро, за что получал укоризненные взгляды. Впрочем, они знали, что делали, и сумели освободить машину, после чего я по их указаниям проехал задним ходом между несколькими ужасающими рытвинами туда, где дорога была чуть получше. Только тут я понял, что машина осталась совершенно невредима. Мы даже умудрились развернуться на узкой дороге и вернулись к их дому. Я воспарил духом и, в этом состоянии подъема после испуга, решил предпринять еще одну попытку. Я сказал моим новым друзьям, что намерен пройтись пешком до Дофина. Они не стали никак комментировать мой план, я поблагодарил их, и мы распрощались.

Грунтовую дорогу не ремонтировали несколько десятков лет, зато над ней изрядно потрудились ураганы. Теперь-то я начал понимать, почему не встретил ни одного человека, побывавшего в Дофине, – но в самом радужном настроении прыгал с камня на камень. Минут через десять обнаружилась новая проблема: у меня начали болеть ступни (я был обут в легкие парусиновые туфли). Выяснилось, что они не очень-то подходят для пеших прогулок. Я попытался внимательнее выбирать дорогу и, думая между делом, видят ли меня еще мои спасители-подростки, шел по пустой проселочной дороге, как по яичной скорлупе, и ощущал себя идиотом.

Но вскоре я поймал себя на том, что мои мысли переключились на пьесу. Действие «Моря в Дофине» происходит среди горсточки рыбаков, ежедневно борющихся с враждебным морем. Грубыми словами разговаривают между собой Афа, самый рисковый из всех рыбаков в деревне, и его напарник Августин; есть там и старик Хунакин, выходец из Восточной Индии, который просит взять и его в плавание, но он слишком стар, слишком пьян и слишком сильно боится. Ему отказали, и он упал с обрыва – возможно, покончил с собой. Афа, потрясенный случившимся, согласился взять себе в ученики мальчишку.

Однако основным носителем драматизма, главным героем пьесы является море, чуждая человеку сила, формирующая все и вся, подчиняющая своей воле растительность, дома и людей. Гасия, самый рассудительный из действующих лиц, резюмирует на ритмичном креольском английском: «Это море – его не для людей делали»[691]. Бесспорно, так оно и есть, но рыбакам все равно приходится каждый день иметь с ним дело. Это и закаляет их, и сушит, и измочаливает. «Море очень смешное, папаша, – говорит Афа старику, – но меня оно не смешит»[692]. Будто отзываясь на начальные слова стихотворения Йейтса «Плавание в Византий», «Здесь места дряхлым нет»[693], Афа предупреждает: «Это море – не кладбище для стариков»[694]. И Августин подводит итог: «Море – это море», говоря тем самым, что следует покорно принимать море таким, какое оно есть, во всей его нечеловеческой жестокости[695].

Думая об этих персонажах и их борьбе против стихии, я приближался к Дофину, погруженный в грезы наяву, представляя себе это место чем-то вроде романтических развалин простой, потрепанной ветрами, обезлюдевшей, но живописной рыбацкой деревушки. Должен там найтись и один-единственный старый рыбак, который отказался уйти со всеми и остался защищать крепость. Он будет стоять у самой воды, удить рыбу и рассказывать мне, как остальные отправились искать счастья в Кастри («спроси его, почему он не идет в Кастри учиться на механика», – скажет в пьесе Афа о юноше). В эпилоге к пьесе Уолкотта, который я сочинял на ходу, отсюда должны были уйти все жители, кроме одного старика. Его отец и дед жили и умерли здесь – и он тоже умрет в Дофине, и Дофин умрет вместе с ним.

Мои размышления прервались, когда я обнаружил, что дорогу пересек ручей. Я понял, что океан уже рядом. С тех пор как мой автомобиль влетел в яму, прошел всего лишь час. Передо мною открылась небольшая поляна, где росли бананы и лениво щипала траву коза, привязанная к столбу. Чуть подальше, у тропы, дымился костер. В конце концов я увидел хижину – деревянное сооружение под ржавой жестяной крышей. Я позвал, мне никто не ответил. Миновав очередной поворот дороги, я прибыл в Дофин.