От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю

Вопрос исчерпан. Я говорил с внуком персонажа пьесы.

Его молчаливый компаньон вернулся, по-видимому чувствуя себя освеженным, и принялся медленно одеваться, Его мускулистое тело наводило на мысль о героях. Он не проронил ни единого слова. Родженс, не обращая на него никакого внимания, предложил подвезти меня. Я забрался к нему в кабину, его спутник прыгнул в кузов, на песок. Я испытывал в глубине души некоторое удовлетворение из-за того, что даже этот большой грузовик не без труда пробирался среди рытвин, и мы чуть не застряли пару раз. По пути Родженс рассказывал о своей ферме. Поначалу ею владел француз, потом англичанин, а потом ее купил его дед, и с тех пор она принадлежит его семье. Выяснилось, что на жизнь он зарабатывал в основном разведением не свиней, а кассавы. Ему хорошо удавалось выращивать кассаву, и он делал из нее хлеб. По дороге он показал несколько деревьев кассавы и несколько плесневелых ломтей, завалявшихся в машине. Хлеб он продавал окрестным жителям, а еще – молол клубни кассавы и продавал муку на рынке в Кастри.

Объезжая очередную рытвину, Родженс неожиданно извлек мобильный телефон и позвонил дочери.

– Кое-кто заедет к тебе забрать пакет, – лаконично сказал он и повернулся ко мне: – Спросите людей, где живет Родженс. Зеленый дом. Моя дочь вынесет вам кассаву.

Он высадил меня и повернул к своей ферме, лежавшей где-то выше в горах. Когда я выбрался из кабины, работник впервые заговорил: он потребовал, чтобы я сфотографировал его. Он поднял лопату высоко над головой и замер в этой триумфальной позе перед фотоаппаратом. Я даже не узнал его имени. Хотел было спросить, но они уже укатили. Его образ с воздетой лопатой сохранился у меня в памяти. Из троих людей, которых я встретил в Дофине, лишь у этого молчуна оказался гомеровский характер.

Я дошел до своего автомобиля, сел за руль и поехал обратно, все еще продолжая немного волноваться. Но все прошло хорошо. Дорога делалась лучше, по сторонам появилось все больше домов, и вскоре я остановился, чтобы спросить двух женщин, как найти дом Родженса.

– Вы доехали на этой машине до Дофина? – со смехом поинтересовались они. Тут я узнал их: утром я уже спрашивал у них дорогу.

– Нет, застрял, – честно признался я, и они совсем развеселились. Я улыбнулся и не стал упоминать, что они могли бы предупредить меня. Зато в награду за сдержанность я получил инструкции о том, как добраться до дома Родженса.

Открывшая дверь девушка-подросток с подозрением уставилась на меня.

– Родженс сказал, чтобы я забрал пакет, – сказал я.

Без единого слова она скрылась за дверью и через минуту вернулась и, застенчиво улыбаясь, вручила мне небольшой пакет, полный тонкой муки из кассавы. Подарок не на шутку растрогал меня. Я поблагодарил девушку и поехал домой. На пакете было напечатано: «DAUPHIN HARVEST[696]». В битве между морем и сушей суша взяла верх.

Все остальное время на Сент-Люсии я думал о Дофине. Если Родженс прав, то Дофин обезлюдел уже к тому времени, когда Уолкотт писал свою пьесу. Знал ли он, что увековечивает рыбацкую деревушку на грани исчезновения – или вовсе заброшенную? В пьесе жизнь Дофина представлена отнюдь не в розовом свете. Рыбаки ежедневно рискуют жизнью и выходят на ловлю даже в шторм. Но, как ни трудно им жилось, в пьесе ни намеком не говорилось о том, что деревня обречена или что жители покидают ее. Более того, даже непонятно, в какую эпоху происходит действие. Герои пьесы существуют вне времени: бедные рыбаки в дальней деревне, зарабатывающие себе на жизнь трудами в море и на суше.

Я еще раз пролистал пьесу, старательно отмечая все, что могло бы указать на время действия. Несколько раз упоминаются консервные банки (как и в наши дни, плавающие в бухте). Но они существуют уже пару сотен лет. Есть и еще один намек: рыбаки курят американские сигареты. Это тоже слишком обобщенная характеристика, не позволяющая датировать время действия.

Вернувшись домой, я обнаружил еще пару упоминаний о Дофине. Первое – в свежем газетном очерке, где сообщалось, что в водах Дофина, похоже, встречаются следы нефти. Там цитировали даже Родженса, говорившего, что вода там всегда была темной и даже маслянистой. Судя по всему, сейчас идут переговоры о нефтеразведке в тех краях. История может вернуть Дофин в свое течение, но теперь, после того как Уолкотт в марте 2017 г. покинул этот мир, продолжение пьесы – «Нефть в Дофине» – придется сочинять кому-то другому.

Вторым оказалось сообщение об археологической находке, относящейся к доколумбовой эпохе[697]. В Дофине, как выяснилось, действительно имеются следы одного из самых ранних человеческих поселений на острове. Судя по всему, именно их имел в виду Джордж. Уолкотт в своей пьесе запечатлел нечто архаическое, присущее Дофину: борьбу с морской стихией, примитивные каноэ. Так он и поместил Дофин на карту мира, сделав его явлением литературы.

Глава 16 От «Хогвартса» до Индии