От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю

Я посетил одну такую каменную библиотеку – в Пекинской императорской академии[292]. Тексты, тщательно организованные в столбцы и строчки, были вырезаны на каменных стелах высотой два с половиной или три метра. Рассматривать их было – все равно что бродить по лабиринтам слов. Шрифт – очень мелкий, даже изящный, и все же сомнений в точности записи не возникало. Там просто не оставалось места для вставок и исправлений, да и переписать отрывок было практически невозможно. Неудивительно, что каменный Конфуций с горделивой безмятежностью взирал на каменную библиотеку, созданную в его честь.

Глава 5 Мурасаки и «Повесть о Гэндзи»: первый великий роман в мировой истории [293]

1000 Г., КИОТО

Я до сих пор помню изумление, которое испытал, узнав, что первое крупное произведение повествовательного жанра всей мировой литературы было написано фрейлиной японского императорского двора около 1000 г. н. э. Мы даже не знаем, как на самом деле звали эту женщину, и называем ее именем незабываемой героини – Мурасаки – и должностью отца самой писательницы – чиновника церемониального ведомства, сикибу-но-дзё. Эта безымянная придворная дама создала литературный мир ширм, вееров и стихов, совершенно непохожий на все, что было до нее. Сюжет основан на взаимоотношениях сына императора, не получившего титула принца крови и считающегося «простым подданным», и дамы-аристократки, укрывшейся от света в сельской глуши. Развивая сюжет, Мурасаки Сикибу открывает перед читателями всеохватывающий обзор мыслей и желаний своих персонажей, жизнь каждого из которых была строго подчинена строгому придворному этикету и гендерным ролям. Но, несмотря все ограничения, персонажи, к восхищению высокопоставленных читателей, с каждой главой предстают все более сложными. Завершенная «Повесть о Гэндзи» – обширное повествование со сложно переплетающимися сюжетными линиями, что не нарушает его необыкновенного изящества.

Автор на собственном опыте знала всё о жизни женщин при японском дворе. Будучи дочерью губернатора незначительной провинции, она пребывала ступенью ниже главных героев книги, но тем не менее по праву входила в описываемый мир. Обязательным условием для японок этого круга было умение сочинять на родном языке короткие стихотворения. Этим искусством Мурасаки Сикибу вполне владела, но не желала удовлетворяться поэзией. Зато каллиграфию она считала вполне достойным занятием для женщины своего положения. Кроме того, она стремилась овладеть таинственным и многообещающим искусством китайской письменности, открывавшим доступ к древним литературным традициям Китая, которые высоко ценились в Японии. Но китайская литература по обычаю считалась уделом мужчин.

Исполнившись решимости, Мурасаки достигла своей цели, тайком подслушивая уроки брата, занимавшегося китайским, и вскоре превзошла его. «Отец, отдававший книгам все свое сердце, постоянно досадовал: “Какая жалость! Была бы ты мальчиком!”»[294]. Мурасаки Сикибу вышла замуж довольно поздно, причем за человека почти вдвое старше ее (по всей видимости, отец договорился о ее замужестве намного раньше)[295]. К счастью для нее, муж имел библиотеку; она смогла продолжить свои занятия, получив, таким образом, от своего брака такую же пользу, как и юноша, ставший главным героем ее романа.

Тайные занятия китайской литературой сочетались у Мурасаки Сикибу с отличным знанием японской. Этим она была обязана происхождению. Ее прадед был знаменитым поэтом, чьи стихи вошли в одну из первых крупных антологий японской поэзии. Как и многое в Японии, она была создана по китайскому образцу. Если в основу большинства культур закладывались пространные эпические повествования, наподобие «Эпоса о Гильгамеше» или Одиссеи, то в Китае эту роль выполняла «Книга песен», тщательно составленное собрание стихов, ставшее самым изучаемым текстом. Позднее ее составление, как и части других классических текстов конфуцианского канона, было приписано персонально Конфуцию. Таким образом, сама идея формирования японской литературы на основе поэтической антологии следовала китайской традиции. Тогда же японские авторы начали вести исторические хроники, что говорило о росте культурной независимости; эти тексты Мурасаки Сикибу также изучала с большим интересом.