От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю

Встречей Дон Кихота с машинами, которые обеспечивали успех романа о нем, но в то же время делали из него беспомощного свидетеля происходящего, ознаменовалось завершение его деяний. А вот эпоха крупномасштабной художественной литературы только начиналась. Очень скоро книгопечатни, подобные той, которую посетил герой, устроили наводнение беллетристики не виданной еще миром силы. Отбиваясь от авторов-конкурентов и литературных пиратов, Сервантес создал новую форму литературы, которая играючи затмила популярность средневековых сочинений. Независимые, самоуверенные и безжалостные авторы начали использовать для своих творений все, что было написано до них, и добавлять в общую кучу собственные возмутительные выдумки: путешественник описывает свои встречи с великанами, лилипутами и разумными лошадьми; скучающая француженка-домохозяйка заполняет досуг супружескими изменами, ради них идет на подлог, а затем кончает с собой; безумный белый китобой охотится на безумного белого кита… В прежние времена сборники объединяли море историй и делали их доступными читателям, но теперь их затмили совершенно новые вымышленные сюжеты. Пусть идея индивидуального авторства зародилась еще в классическом мире[490], но широко распространенной она сделалась лишь после того, как вошла в соприкосновение с книгопечатанием и массовым производством литературы.

Сервантес, как выяснилось, обнаружил формулу успеха. Новые романы основывались на личности автора, предлагавшего новые идеи, и уверенно вытесняли прежние формы литературы. Дефляция традиционных форм проявлялась, в частности, в развитии прозы в ущерб поэзии и в пренебрежении к древним языкам: мало кто использовал последние для написания романов или хотя бы употреблял устаревшие идиомы. Романы замечательно решали задачу доступа читателей к чужим размышлениям, особенно если дело касалось подробностей психологических процессов и развития эмоций и мыслей, которое передавалось практически так же, как в повседневной жизни. Романы, менее приверженные традиции, чем эпос, могли также быстрее подстраиваться под меняющиеся обстоятельства; возможность публикации отрывками в газетах с продолжением в следующем выпуске позволяла учитывать быстро меняющуюся конъюнктуру. Жанр сделался самым популярным в период, который можно назвать механическим веком литературы, период, когда воспроизводство литературы стало осуществляться при помощи сложных машин. Возникновение романа предшествовало появлению этих машин, но в один прекрасный день роман совместился с механикой, которая стала все более эффективно использовать его и превратила в доминирующую литературную форму Нового времени.

Авторы были столь же разнообразны, как и выдуманные ими сюжеты. Меньшая связь с исторической традицией снижала барьеры доступа к писательству, особенно для женщин. Хотя некоторые писательницы скрывались за мужскими псевдонимами, например Джордж Элиот (Мэри Энн Эванс), чаще они писали под собственными именами, отражая в творчестве все на свете – от жизни при французском королевском дворе до тяжелого положения гувернанток в Англии. Писательское ремесло стало одним из вариантов карьеры в эпоху, когда выбор для женщин был очень ограничен. Куда труднее было встать на писательскую стезю бывшим рабам в Соединенных Штатах и других странах: им планомерно перекрывали доступ к грамоте. Тем не менее много освобожденных или беглых рабов, среди которых наибольшую известность получил Фредерик Дуглас, рассказывали истории своего спасения и часто описывали процесс своего тайного приобщения к чтению и письму как начало свободы. Часть этих повествований представляла собой автобиографии, часть же была беллетризована таким же образом, каким Сервантес превратил историю собственного спасения из рабства в текст, пользующийся интересом публики.

По мере развития успеха жанра романа история повторялась. Когда-то Сервантес негодовал из-за популярности рыцарских романов; теперь же начались переживания из-за нового романа (как было в старину в Японии, где буддисты и конфуцианцы вместе ополчились против романа Мурасаки). Педагоги и священники начали настраивать публику против романов. Врачи отзывались о читателях как о наркоманах, надеясь удержать их (прежде всего женщин) от чтения беллетристики. Но управлять доступом к литературе становилось все труднее. И женщины, и бывшие рабы, и другие люди всех групп и сословий рвались в мир литературы. Остановить их было невозможно.