От Носке до Гитлера

Отто Браун никогда не был революционером. Этот выходец из Восточной Пруссии (бывший прусский министр-президент родился в семье железнодорожника в Кенигсберге в 1872 г.) не только по своему физическому обличью, но и по всему складу своей мысли и воли является типичным представителем старой Пруссии. Куттнер опять-таки указывает на то, что „Браун происходит из прусской казармы, ибо его отец был военным чиновником“ (стр. 7). Несмотря на пройденную им суровую школу жизни в молодости, он сделан, собственно говоря, из того же померанского теста, из которого был сделан Бисмарк или упомянутый нами Лаза. Разница между юнкерскими коллегами Брауна и им самим заключается в том, что Браун попал в политику, когда кончалось уже действие антисоциалистических законов, когда выяснился провал этого слишком механического способа борьбы с революционным движением рабочего класса. Он раньше своих „противников“ понял, что надо итти на уступки рабочему классу, в частности, сельскохозяйственному пролетариату, который жил у прусских юнкеров в условиях полнейшего крепостничества. Но эти уступки представлялись Отто Брауну всегда в очень скромном виде — Браун никогда не мог сказать исторической фразы Эберта „я ненавижу революцию, как грех“. Во-первых, потому, что Браун вообще не умеет произносить исторических фраз. Во-вторых, потому, что он никогда о революции не думал. Отсутствие дум о революции и скромный масштаб уступок сельскохозяйственонму пролетариату показали себя, когда Браун стал министром земледелия после ноябрьской революции. Прусские юнкера только делали вид, что они возмущены Отто Брауном. В действительности же они даже были приятно поражены, ибо Браун поступил так, как они от него ждали.

Браун стал министром земледелия потому, что он до революции был социал-демократическим публицистом по аграрным вопросам. Аграрными же вопросами Браун занимался потому, что в Восточной Пруссии нельзя этим вопросом не заниматься. По профессии наборщик, Браун стал сначала подвизаться в профессиональных органах, затем в социал-демократических, причем Браун с самого начала своей политической карьеры стал на самом крайнем правом фланге. Сохранить умеренность и аккуратность в этом трехклассовом парламенте в сообществе с прусскими юнкерами и зубрами надо было уметь. Браун эту умеренность и аккуратность сохранил, ибо он им родственен по крови и по устремлениям.

После капповского путча Отто Браун стал прусским министром-президентом. Если не считать короткого перерыва (министерство Штегервальда, март — ноябрь 1921 г.), Браун двенадцать лет стоял у кормила прусского правления, т. е. возглавлял правительство крупнейшего из германских государств. Пруссия является одним из важнейших бастионов власти, ибо, составляя две третьих Германии, Пруссия, как полицейское государство, в области внутренней политики, в борьбе с революционным движением играет решительную, если не решающую роль. Когда, после капповского путча, Отто Браун перенял управление прусским правительством, он также понял, что победа социал-демократии над Каппом и над революционным движением рабочего класса, пытавшимся углубить и расширить борьбу с фашистским движением каппистов в сторону борьбы с имущими классами вообще, была ее последней победой, была Пирровой победой германской социал-демократии. Браун раньше других сообразил, что одним из стержней германской социал-демократии должен явиться тот унтер-офицерский партийный корпус, который надо устроить на различных государственных и политических местах так, чтобы этот корпус, защищая государство и партию, защищал свои собственные кровные, шкурные интересы. Отто Браун сделал из этого своего убеждения логические выводы. Под его руководством началось в Пруссии то, что социал-фашисты называют „республиканизацией“ Пруссии. Министерства, градоначальства, губернаторские канцелярии, ведомства по общественному призрению и т. д. стали наполняться социал-демократами, профбюрократами, — людьми, понимающими и знающими психологию широких масс и умеющими свое собственное благополучие выдавать за общее благополучие.