От общественной организации к гражданскому обществу

«В России основная проблема в том, что эти элиты резко возникают (произошёл переворот или приходит новая династия), а затем они начинают вариться в собственном соку. Это может происходить 50 лет, в случае романовской династии и больше, но итог один и тот же: возникает разрыв между главными сообществами, главными сословиями, и, собственно, возникает разрыв воображения; этих воображаемых сообществ становится много, и цивилизация разрывается опять на куски, слабые дискурсивные обрывки, фрагменты. Вот эта проблема «расходящихся воображений элит и тех сообществ, которые выступают против них, как мне кажется, является для современной России ключевой. Нет среднего класса, нет мостов». /Цитата из прений по докладу Д.Н. Замятина из сборника «Государственная идеология и ценности в государственной политике и управлении», выпуск 3 (41), Москва, научный эксперт, 2011, с. 59–60/.

Конечно, бывают исключения, бывают пассионарии, бывают люди, отдающие свои жизни на служение всем. Но это редко, обычно происходит так, как пишет О.Г. Гончаренко: «Очевидцы оставили немало свидетельств того, что на уходящих в неизвестность транспортах, как никогда, резко обозначился «классовый» подход в распределении свободных мест. Касалось это, главным образом, погруженных на борта чинов армии: «Сразу бросались в глаза три категории: высшее начальство и их семьи… Полковники, штабные офицеры, штатские пшюты, всевозможных калибров предприниматели, богатые коммерсанты с семействами, банкиры и «прочая в этом роде». Вторая категория – обыкновенные жители Севастополя… мирные, запуганные обыватели – мещане,…и, наконец, третья категория – просто военные, рассеянные и отступившие на Севастополь с фронта войсковые части… военные школы и прочая публика в этом роде.

Буквально на третий день пути, согласно приказу по кораблям, гражданским лицам, нижним чинам и беженцам было предписано освободить каюты и занимаемые ими кают – компании для высших чинов армии. Без особого энтузиазма публика подчинилась приказу, грозившему ей? В случае неподчинения наказанием, постепенно переместившись в проходы между каютами и наружные коридоры. Кто-то оказался на палубе; немногие счастливцы нашли себе места на медных решётках, закрывавших «кочегарки» гражданских судов. «А когда наступила ночь и густая тьма окутывала небо, море… из кают-компаний неслось пьяное разухабистое пение цыганских романсов, и доносился до нас характерный звук вылетающих пробок из бутылок пенного шампанского. Там цыганскому пению вторил визгливый, раскатистый женский смех… Так плыли мы и «они». Поразительно, но подобные примеры классовой сегретации пережили не только сам поход через Чёрное море, но ещё долгое время оставались живы и в других средах зарубежной общественной жизни русской эмиграции» /О.Г. Гончаренко, Белоэмигранты между звездой и свастикой, изд. Москва, «Вече» с. 8/.

Что касается исключений, то есть замечательные примеры служения людям. Например, этот: «За время своей военной карьеры в Парагвае, Иван Тимофеевич Беляев успел послужить и генерал-инспектором парагвайской артиллерии, и начальником Генерального штаба парагвайской армии. Будущий парагвайский президент Стресснер служил тогда под их началом и навсегда вынес убеждение, что русские офицеры – люди чести и долга. В наши дни в парагвайской столице Асунсьоне и других городах страны улицы и проспекты носят имена русских воинов: Команданте Беляев, Команданте Саласкин, Команданте Канонников, Офисьеро Серебряков. На карте Асунсьона значится улица России. А на западе страны есть город Фортин-Серебряков. Там же стоит памятник русскому генералу Беляеву – главному военному советнику парагвайской армии. Неизвестным в наши дни осталось идейное наследие Беляева, видевшего в сохранении и приумножении гуманитарной культуры русского народа залог его исторического прогресса. Он был инициатором создания в Парагвае колонии русских беженцев – «Русский очаг», так называемого духовного пристанища для сотен тысяч изгнанников с родной земли, где обычаи, религия и вековая культура их родины могла бы сохраниться «как в ковчеге» до «лучших времён». Субъективные факторы нанесли делу патриотической эмиграции наибольший вред. Вина легла на эмиграционные верхушки – парижскую и парагвайскую. Идея патриотической эмиграции, отвергавшая интервенционистские цели, грозила пошатнуть позиции тех кругов, которые обеспечили себе авторитет и добились привилегий в белоэмиграционой верхушке» /О.Г. Гончаренко, Белоэмигранты между звездой и свастикой, Москва, изд. «Вече», 2005, с. 162/.