Отец и сын, или Мир без границ

Постановщики даже не попытались объяснить актерам, что такое образ, перевоплощение и прочее. Ника начала было что-то рассказывать Жене об этих вещах, но сразу стало ясно, что дело безнадежное. Женино обаяние зиждилось исключительно на естественности и искренности интонации. Огромную роль американского президента играл лучший Женин приятель, немыслимо подвижный, остроумный, маленького роста паренек, впоследствии ставший известным музыкантом-ударником. Он тоже играл самого себя, но забывал текст и пропускал целые страницы. Во время подготовки Женя все допытывался, почему бы двум президентам и в самом деле не встретиться и не решить мировые проблемы с удочками в руках.

Мне казалось, что для двенадцати лет Женя поразительно инфантилен: глупые интересы; язык (английский), нашпигованный формулами из самых идиотских телевизионных передач (их все еще приходилось смотреть в гостях); инстинктивное тяготение к стаду и отталкивание от мировой культуры. «Я совсем не такой, какой тебе нужен», – говорил он мне не раз. Я заверял его, что он нужен мне в своем нынешнем виде, но только не глупеющим, а тянущимся к свету. Впрочем, и Женя считал меня инфантильным. Как-то мы были в гостях в одной эмигрантской семье. Их девочка не говорила по-русски. Она привела подругу, и все трое (с Женей) пили чай с тортом. Я подошел на минуту и улыбнулся девочкам. Воцарилось неловкое молчание. «Он такой странный», – сказал Женя извиняющимся голосом.

Все так (и многое, очень многое) осталось в дневнике, что невероятно интересно перечитывать мне, но не прибавляет к нему ничего существенного. Главное же было то, что Женю приняли во все «престижные» школы. Это событие не только определило его жизнь, но сильнейшим образом повлияло на его психику. Он был признан и награжден и мог держать голову высоко. Таким он и ушел из своей старой школы.

Вот мельница. Она не развалилась
И машет деловито, как и прежде…
Развалина, скорее, – Дон Кихот,
Забредший в край, в котором был он счастлив.
Кудрявый мальчик с карими глазами
(Нездешний мальчик и с нездешним взглядом)
Сидит один на берегу канала
И ждет отца, чему-то улыбаясь.
Такая тишь! Текут вода и время,
Не размывая вековых устоев;
Гортанный говор, древний, как природа,
В музеях расписные саркофаги…
Зачем вернулся постаревший странник
В игрушечный, невозмутимый город?
Успел забыть привычки мирных мельниц?
Искал ребенка, ставшего мужчиной?
Он здесь чужак; никто его не знает,
Но так глубок покой, что и прохожий
Не нарушает прелести пейзажа.
Пора домой печальному идальго;
Путь крылья мельниц ждут порыва ветра —
Все перемелется…

Глава шестнадцатая. Альбион без туманов, но с кошками

1. Интермедия: Париж

Лев с коронкой. Голова Саула. Бравый мальчик

Мне полагался так называемый творческий отпуск (один семестр), но провести его надо было в Англии: там хранились материалы, связанные с книгой, которую я тогда писал. Выбор пал на Кембридж. Разумеется, заказом билетов занялся Женя. Он звонил, вел нескончаемые разговоры с британской компанией, выяснял, подтверждал и беспрерывно бегал к почтовому ящику (1984 год, еще не изобретена электронная связь) посмотреть, нет ли конверта с гербом – лев с коронкой. Я предположил, что лев с коронкой будет идеальным символом для королевской зубной клиники, но очень скоро у Катаева (мы тогда читали «Белеет парус одинокий» и оба по заслугам оценили его – у меня в дневнике есть даже разбор книги) встретилось слово «коронка» именно в значении «маленькая корона», что вроде так же странно, как в наше время называть маленькую спицу спичкой. Первый и последний раз в жизни Женя заказал билеты неудачно: имелся, как потом выяснилось, более дешевый вариант, да и вставать пришлось в пять утра.