Женя ничего не мог придумать, но я, современник великих событий, когда великая Валентина Гаганова (боюсь, что на всем свете, кроме меня, никто не помнит этого имени) перешла в отстающую бригаду, естественно, вывела ее из прорыва и возглавила изобретенный якобы ею, а на самом деле где-то в верхах «почин», предложил Жене тему: талантливый хоккеист играет в безнадежно плохой команде, ему предлагают перейти в выдающуюся команду, и он колеблется, окончательно ли загубить товарищей своим уходом или пожертвовать собой и постараться довести их до приличного уровня. Женя написал вполне презентабельное эссе с мажорным финалом (команда спасена). Зная его устойчиво антигероическую установку во всех случаях жизни, я думаю, роль сыграла не «этика», а его любовь к счастливым концам.
Учили они и слова: на латыни и по-английски. Ну, латынь, ясное дело – мертвый язык. Но и в английском меня поражал неживой подход к предмету. Внимание было неизменно сосредоточено на значении, определении через синонимы и никогда на том, как и где слова должны употребляться. Детей натаскивали на соответствующие тесты, которые по этой схеме всегда и строились. Если взять русский пример, то, допустим, дано слово
Кстати, американские школьники научаются каким-то особым нюхом угадывать ответ в таких тестах, которые требуют не воображения, а лишь памяти и сноровки. В колледжах преобладают аналогичные контрольные работы, допустим (пример, конечно, вымышленный): «Кальпурния – это страна в Азии, собака президента Гарфильда, жена Юлия Цезаря, созвездие или название кормовой травы?»
А то вдруг появился приглашенный поэт. В Америке надо сторониться многих людей. Не последнее место в этом списке занимают поэты. Классу задали написать чей-нибудь поэтический портрет. Моделью Женя, естественно, выбрал хозяйку кота Чарли. Но он прослушал или потерял указания, так что я неслучайно спросил его в недоумении: «Что такое поэтический портрет? Нечто в стихах или что-нибудь лирическое?» Он не знал, но сочинил пятнадцать вполне удобоваримых строк. Выяснилось, что вдохновенный поэт дал шаблон («образцовый портрет») с дозированной иронией и дозированным чувством.
Когда поэт уехал, их обычная учительница, та, которая «одна на всех», велела сочинить десять стихов. На сей раз шаблоны были арифметического свойства, например хайку или телефонное, допустим, 339-2375, то есть требовалось сочинить стишок из семи слов, чтобы в каждом было соответствующее количество букв: три, три, девять и так далее. Почему-то для этих виршей требовалась оценка родителей. Мы дали заключение, что стихи как стихи, но что работа эта головная, механическая и с поэзией она ни в какой связи не состоит. Так оно, конечно, и было, но лучше бы мы свое мнение оставили при себе. Учительница приняла наш отзыв к сведению, написала, что стихи и не должны идти от сердца (339-2375!), и сняла один балл, чем загубила Женину четвертную отметку. Женя расстроился, но не слишком.
Кстати сказать, дневник требовался с первого дня в Академии. Поначалу эта, возможно, небесполезная писанина была ограничена пятью страницами в неделю, то есть одной страницей на каждый рабочий день. Заполнять бумагу разрешалось, даже рекомендовалось, чем угодно: воспоминаниями о реальных событиях, стихами, текстами будущей речи – что придет в голову, то и ладно. Никаких указаний не давалось. Женя сочинял эту белиберду без всякого напряжения (с одного кота можно было кормиться всю жизнь: то его хозяйка играла с ним в пятнашки, то ставила ему на Рождество елку) и получал за нее хорошие отметки, хотя иногда появлялись загадочные замечания вроде: «Слишком густо для такого небольшого пространства». Я дневника не читал и решил, что у Жени словам тесно, а мыслям просторно, и обрадовался.
Радовался я до тех пор, пока упомянутая выше умная и опытная учительница старших классов не сказала нам, что у Жени незрелый стиль (и правильно сказала). Но что было с этих людей взять? У той же умной учительницы каждый должен был сделать доклад о каком-нибудь полезном деле. Женя вызвался объяснить, как надо правильно (акцент на