Читаем Отец и сын, или Мир без границ полностью

Женя ничего не мог придумать, но я, современник великих событий, когда великая Валентина Гаганова (боюсь, что на всем свете, кроме меня, никто не помнит этого имени) перешла в отстающую бригаду, естественно, вывела ее из прорыва и возглавила изобретенный якобы ею, а на самом деле где-то в верхах «почин», предложил Жене тему: талантливый хоккеист играет в безнадежно плохой команде, ему предлагают перейти в выдающуюся команду, и он колеблется, окончательно ли загубить товарищей своим уходом или пожертвовать собой и постараться довести их до приличного уровня. Женя написал вполне презентабельное эссе с мажорным финалом (команда спасена). Зная его устойчиво антигероическую установку во всех случаях жизни, я думаю, роль сыграла не «этика», а его любовь к счастливым концам.

Учили они и слова: на латыни и по-английски. Ну, латынь, ясное дело – мертвый язык. Но и в английском меня поражал неживой подход к предмету. Внимание было неизменно сосредоточено на значении, определении через синонимы и никогда на том, как и где слова должны употребляться. Детей натаскивали на соответствующие тесты, которые по этой схеме всегда и строились. Если взять русский пример, то, допустим, дано слово обжорство, а рядом столбик из таких существительных: скопидомство, жадность, изжога, чревоугодие, жратва – найдите синоним. Женя справлялся с подобными списками без особого труда, но речь его не становилась ни ярче, ни выразительнее. В ход шли самые избитые и будничные слова и обороты.

Кстати, американские школьники научаются каким-то особым нюхом угадывать ответ в таких тестах, которые требуют не воображения, а лишь памяти и сноровки. В колледжах преобладают аналогичные контрольные работы, допустим (пример, конечно, вымышленный): «Кальпурния – это страна в Азии, собака президента Гарфильда, жена Юлия Цезаря, созвездие или название кормовой травы?»

А то вдруг появился приглашенный поэт. В Америке надо сторониться многих людей. Не последнее место в этом списке занимают поэты. Классу задали написать чей-нибудь поэтический портрет. Моделью Женя, естественно, выбрал хозяйку кота Чарли. Но он прослушал или потерял указания, так что я неслучайно спросил его в недоумении: «Что такое поэтический портрет? Нечто в стихах или что-нибудь лирическое?» Он не знал, но сочинил пятнадцать вполне удобоваримых строк. Выяснилось, что вдохновенный поэт дал шаблон («образцовый портрет») с дозированной иронией и дозированным чувством.

Когда поэт уехал, их обычная учительница, та, которая «одна на всех», велела сочинить десять стихов. На сей раз шаблоны были арифметического свойства, например хайку или телефонное, допустим, 339-2375, то есть требовалось сочинить стишок из семи слов, чтобы в каждом было соответствующее количество букв: три, три, девять и так далее. Почему-то для этих виршей требовалась оценка родителей. Мы дали заключение, что стихи как стихи, но что работа эта головная, механическая и с поэзией она ни в какой связи не состоит. Так оно, конечно, и было, но лучше бы мы свое мнение оставили при себе. Учительница приняла наш отзыв к сведению, написала, что стихи и не должны идти от сердца (339-2375!), и сняла один балл, чем загубила Женину четвертную отметку. Женя расстроился, но не слишком.

Кстати сказать, дневник требовался с первого дня в Академии. Поначалу эта, возможно, небесполезная писанина была ограничена пятью страницами в неделю, то есть одной страницей на каждый рабочий день. Заполнять бумагу разрешалось, даже рекомендовалось, чем угодно: воспоминаниями о реальных событиях, стихами, текстами будущей речи – что придет в голову, то и ладно. Никаких указаний не давалось. Женя сочинял эту белиберду без всякого напряжения (с одного кота можно было кормиться всю жизнь: то его хозяйка играла с ним в пятнашки, то ставила ему на Рождество елку) и получал за нее хорошие отметки, хотя иногда появлялись загадочные замечания вроде: «Слишком густо для такого небольшого пространства». Я дневника не читал и решил, что у Жени словам тесно, а мыслям просторно, и обрадовался.

Радовался я до тех пор, пока упомянутая выше умная и опытная учительница старших классов не сказала нам, что у Жени незрелый стиль (и правильно сказала). Но что было с этих людей взять? У той же умной учительницы каждый должен был сделать доклад о каком-нибудь полезном деле. Женя вызвался объяснить, как надо правильно (акцент на правильно) причесывать кошку. «Женя, – возопил я, – ведь тебе почти шестнадцать лет. Еще не очень давно некоторые твои сверстники в России и, возможно, в Европе в этом возрасте кончали университет. А ты… нет, у меня просто нет слов».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза