Отец и сын, или Мир без границ

Я, естественно, гнул свою линию: читал ему сам и подсовывал литературу на трех языках (в основном в каникулы). Любопытно, как мало Женя был похож на меня в его возрасте! Я прочел ему «Страшную месть» и «Вия». Он слушал с интересом, но и только, а у меня (я, конечно, все читал сам) волосы шевелились на голове от обеих повестей.

Лишь «Обломов» и «Дэвид Копперфильд» стали событиями в его интеллектуальном развитии. «Обломов», как водится, был поначалу встречен в штыки («скучно!» – вселенский крик американских подростков), но, начиная со «Сна Обломова», он не мог дождаться вечера, и этот роман остался его любимой книгой на всю жизнь. «Дэвид Копперфильд» занял второе место, и Женя часто цитировал незабываемые диккенсовские фразы.

Если бы не мое упорство, Женя не прочел бы в свои молодые годы ничего и не стал бы презирать языковые шаблоны (газетные клише и прочие формулы). Его, безусловно, не томила тоска по мировой культуре, но – забавно! Он гордился тем, что так много знает. «Домби и сын» прошел и тени не оставил, кроме одной, ставшей любимой, цитаты и двух второстепенных персонажей, но он нравился себе таким образованным и осведомленным. Он даже решил, что кроме него о такой книге, как «Домби и сын», никто на свете понятия не имеет, и был недоволен, что Ника, оказывается, не только ее читала, но хорошо помнит.

5. Иностранные языки. Месяц во Франции. Незаконные дети и законные домашние животные

Внебрачный сын за границей. Несостоявшееся родство душ. Пересекающиеся множества. Цены и сцены. Собачья жизнь

Случилось то, чего мы боялись больше всего. Вскоре после нашего возвращения из Кембриджа наши бесценные французы собрались уезжать домой: главе семьи предложили руководящую работу во Франции. Им еще предстояло некоторое время пробыть в Миннеаполисе и курсировать между двумя странами, но в принципе их американская жизнь закончилась. Когда мы пришли в себя (по крайней мере, настолько, чтобы начать думать о практических последствиях этой беды), я пошел на французскую кафедру, как много лет тому назад, и взял список аспирантов, желавших давать уроки. С Мари все было так просто! Если бы не выпал нам тогда единственный в своем роде лотерейный билет, я бы не был так самонадеян, хотя я, конечно, понимал, что второй раз чуда не произойдет.

Сразу выяснилось, что никому Женя не нужен, вопреки моему предположению, что, чем старше и продвинутей ученик, тем легче найти учителя. Еще оказалось, что аспиранты-французы нарасхват и не желают связывать себя больше чем на одну четверть (наш университет перешел на семестры много позже): сейчас они свободны, а как будет с расписанием весной, тогда и определится. Кое-кто приехал из провинции (так что меня беспокоил диалект), среди них молчаливый бретонец, который готов был начать сразу же, но которого я не решился пригласить. Ко всему тому, ни у кого не было машины, никто не хотел ни ходить, ни ездить к нам домой, и все брали непомерно много.

Исчерпав список, я пошел по второму кругу (разные этнические объединения). Одна женщина (назовем ее Женевьев) согласилась приезжать по субботам на полтора часа. Такса у всех оказалась одинаковая, и мы скрепя сердце согласились. Кстати, музыку тоже пришлось ограничить одним разом в неделю, так как времени ни на что не хватало. Телефонные разговоры с французами частично вел Женя, чтобы проверить произношение кандидата. Он сообщил нам, что Женевьев говорит очень хорошо. Кроме того, она обладала важным преимуществом: она была замужем за американцем, то есть человеком постоянным. Женя ее, конечно, тут же невзлюбил. Но занималась она с ним хорошо (читала, писала, поправляла, учила слова), хотя, конечно, не гуляла и не играла в мяч и ей нельзя было «распушистить» волосы. Она осталась у нас на все Женины школьные годы, отношения между ними вскоре наладились (Женя бывал и у них дома), и мы считали, что нам повезло.

А тут всплыл утешительный приз. «Наши» французы пригласили Женю приехать к ним на месяц с лишним во Францию. Отпускать его было страшно (все-таки не в лагерь с учителями), но мы согласились, и он уехал.

– Ты беспокоишься за меня? – спросил Женя накануне отъезда.

– Нет, конечно, – ответил я.

– Беспокоишься, наверно, но не хочешь мне говорить.