Отец и сын, или Мир без границ

Ему было тринадцать лет, и он знал меня как облупленного. Его маленький чемоданчик мы сдали в багаж, чтобы при пересадках не надо было ни о чем беспокоиться. В руках оставили только сумочку с документами (билет, паспорт, немножко денег). Еще дали «Памятку отъезжающему» (по образцу которой он, вырастя, стал писать подробные инструкции нам), посоветовали при виде блюда с персиками брать один, а не все сразу; в уборной пользоваться унитазом, а не прилегающим пространством; не валяться на солнце (даже если пользуешься кремом от загара); не заплывать далеко в океан (дача была на берегу); не пить всякой дряни; не ходить на фильмы, в которых говорят по-английски, и, главное, вернуться живым и здоровым.

Когда Копперфильд приезжает домой на каникулы, его овдовевшая мать уже замужем за жестоким человеком, быстро загнавшим ее в могилу и ставшим кошмаром для пасынка. Он привел с собой сестру, истинное чудовище. Эта дама исправно вычеркивала в календаре дни, которые мальчик должен был провести дома, и чуть повеселела, только когда приблизился срок отбытия. По ее примеру Женя написал: «До Парижа осталось столько-то дней». Когда числительное сравнялось с нулем, мы покормили его и свезли в аэропорт. Сами мы вскоре уехали на озеро, но Женя иногда звонил Никиным родителям, которые сообщали, что все идет хорошо и что он познакомился с некой Моник, которая вполне сойдет за «подружку».

Ровно через год после Франции девочка из Жениной школы (она нравилась Жене и не возражала против его ухаживаний, но, как решительно все ее сверстницы, бегала за спортсменами, иногда совершенно выдающимися тупицами) спросила его:

– У тебя есть подружка за границей?

– Была, – ответил Женя.

– И как далеко вы зашли?

– До конца.

– И она забеременела?

Такая вот непритязательная светская беседа двух разнополых четырнадцатилетних детей. Любопытная Женина одноклассница была, по словам Ники, симпатичной девушкой с незлым лицом типа фарфоровой куколки. По виду, вроде бы какую байку ей ни выдай, она всему поверит. Я ее никогда не видел.

Что сообщил ей Женя о беременности Моник, я не знаю. Скорее всего, оставил вопрос без ответа. «Конечно, – посоветовал я, – скажи ей, что у тебя ребенок во Франции». Эта идея очень понравилась Жене, но он усомнился, можно ли. А вдруг поверят и вызовут к директору? (Ничего более страшного он и представить себе не мог.) Он все же рассказал про ребенка и стал подыскивать какую-нибудь из своих детских фотографий, чтобы доказать существование младенца.

Из переписки

Открытка: «Дорогие родители! Вот уже три дня, как я здесь. Каждый день я купаюсь в океане. Странно, что вода соленая. Из-за этой соли я боюсь окунуть голову, потому что у соли отвратительный вкус. Сегодня Моник приезжает в гости, интересно будет повидать ее. Целую. Женя» (абсолютно грамотно; только одна запятая лишняя, а одной не хватает, и потому что написано через черточку). Была еще одна открытка. Из нее приведу лишь последнюю фразу: «Удивительное событие (!) со мною произошло: я вступил в лотырею (!) и выиграл новые электронные часы!»

Письмо: «Дорогие родители! Я только пять дней провел на юге, а уже накопились впечатления. Во-первых, я расскажу о Моник. Она оказалась то, что я бы назвал милашка. Но она не уродина, не глупая, очень интересная, любит животных и очень чисто говорит, почти без сленга, и видно, что хорошо воспитана, не вульгарно. Под милашкой я имею в виду, что она красивая, фотография, которая была мне послана, просто не очень хорошо вышла. Вообщем [увы! так], она мне очень понравилась. Мы с ней очень хорошо и дружески побеседовали о том, о сем. Моя фотография у нее в бумажнике прямо там, где фотографии ее кузин. В ообщем [!] из нее бы вышла очень хорошая подружка.

Я каждый день купаюсь в океане. Вода довольно хорошая, но соленая. Я очень много катаюсь на велосипеде. А у вас как там на даче дела? Ловите ли рыбу? Напишите подробно. Кстати, сегодня ночью меня искусали комары: они такие же ужасные, как в Голландии. Укусы ужасны. Привет вам от всех. Сердечный привет дедушке и бабушке. Целую, Женя» (в нескольких местах я поправил орфографию и чуть улучшил пунктуацию; милашка и подружка – мой перевод с английского). Мы и потом переписывались, когда оказывались в разных странах.

Со временем письма стали безупречными по стилю, но на две-три страницы что-нибудь в орфографии обычно проскальзывало – иногда явно по невниманию. А в устной речи к четырнадцати годам почти не осталось ни англицизмов, ни ошибок. Редко-редко он мог что-нибудь напутать, например, я сказал это с пылу с жару (= сгоряча) или обещаю вам, что отель будет самый лучший; если останетись недовольны, пеняйте на меня. А потом и это ушло.