Отец и сын, или Мир без границ

Чудеса бывают, но рассчитывать на них не приходится. Окорок и Фидель Кастро

Как и предшествующее сообщение о Мадриде, все остальное я узнал из письма в Германию и позже. Отметки за экзамены оказались такими, какими и должны были быть. В Америке гибкая система второгодничества: можно остаться на второй год по одному предмету; можно, даже оставшись по нему, все-таки пойти на более высокий уровень. Я убежден, что, не будь многолетних домашних занятий, Женя не получал бы по математике даже троек. Бывали прорывы и проблески. На экзамене в Академию его спасли отрицательные числа. После того как я прошел с ним летом логарифмы, он чуть ли не единственный в классе удостоился по этой теме пятерки. Но до поры до времени в его памяти оставались лишь такие вещи, которые имели для него эмоциональную ценность. Роковая слабость!

Получив на торте поздравление от Алисы, Женя вознамерился пригласить ее в ресторан или еще куда-нибудь, но она в тот вечер «не смогла». Ее роман с неотразимым старшеклассником, которого я за глаза совершенно напрасно невзлюбил и в разговорах называл Адольфом, из детского сделался взрослым. Впоследствии они поженились. Алиса стала женщиной довольно заметных размеров и выучилась на врача. Дорога к медицинскому диплому в Америке полна терний и требует громадного напряжения. Если Алисе когда-нибудь нравился Женя, то несерьезно. Ненавистный мне профессорский сын тоже стал профессором, как и его младший брат. Об остальных я ничего не знаю. От школы не осталось ни серьезных знаний, ни добрых приятелей, ни связей с учителями.

Нас беспокоило, что будет в Испании с математикой и естественными науками. Там Женя пошел в самую что ни на есть обычную, «непривилегированную» школу, хотя и называлась она «Сервантес». Класс был тоже не ахти какой: чуть ли не десять второгодников. Разрешалось выбрать между гуманитарным и естественно-научным направлением. Женя, разумеется, выбрал первое и процвел на нем сверх всякого ожидания. Латынь у него была на элементарном уровне, и он записался на греческий, которым занимался с большим удовольствием. Но главное, что тревожило и его, и нас: неужели опять Кембридж или вариант местного змеевника? Видимо, неудачи не могут следовать одна за другой. Женю приняли очень дружески. К середине первого дня он знал почти всех по имени, а его испанского хватило, чтобы очень скоро и одноклассников понимать без труда.

Занятия шли так хорошо, что даже свирепый учитель литературы, сначала поставивший Жене тройку, скоро выдал четверку, а потом пятерку. Впервые в жизни Женя сделался предметом всеобщего восхищения. Его отсаживали за отдельную парту (в Испании парты сконструированы на троих), чтобы помешать соседям списывать. Непостижимо: испанцы постоянно списывали с него сочинения! Я уверен, что те сочинения не были безупречны. Наверно, они напоминали его пространные послания нам в Германию (раз в неделю): остроумные, изобретательные, но не без огрехов и не без двух-трех орфографических ошибок на страницу. Перед отъездом Женя написал обязательное сочинение о том, зачем он хочет поехать по обмену именно в Испанию. Стиль показался мне кое-где рыхлым, кое-где топорным (не зря его учительница, та, которая не принесла на урок кошку для причесывания, никаких восторгов в свое время не выразила). Но тогда он не допускал меня к своим занятиям, а зря. Я был единственным, кто мог бы быть в этом деле полезен.

Оба полугодия Женя закончил круглым отличником – случай в «Сервантесе» небывалый. Его чествовали и вручили приз – огромный окорок ветчины. Женя окорок разрезал, и каждому достался кусочек. Никаких набегов на женский пол не случилось. Уже впоследствии он нашел записочку у себя в куртке. Видимо, парни оценили его лучше, чем девушки. Но, судя по всему, это обстоятельство ничуть не омрачило испанский год. Женя вернулся другим человеком, и не только потому, что ему в том мае (1989) исполнилось семнадцать лет, но потому, что он впервые испытал уважение окружающих и настоящий успех. Обидно, что для этого пришлось уехать за границу.

– А как акцент? – спросил я.

– К концу уже никто не спрашивал, откуда я, – ответил он.