Отя, тебе нравится?..(СИ)

И метнулся в туалет, по пути спуская штанишки к коленкам, сверкнул хихикнувшему от неожиданности отцу голой попенкой со здоровенным, весьма свежим синяком по центру правой ягодички. Успел…

— Отя! — позвал из места уединения, в приоткрытую щелкой дверь, минуты через две. — Бумаги нету! Мне попу вытереть надо!

Чистоплотный Виктор туалетных бумаг не одобрял и предпочитал опосля «посещений» более гигиеничные мыло и водичку. Он же с утра собирался искупать ребенка, с головенкой. Вот и искупает.

Поставленный на дно ванной, полностью раздетый Алеша, в принципе, не возражал против душа и против того, что отя смотрит на него, голенького, аккуратно ощупывает покрывающие тело синяки и бормочет ругательства, хоть и немножко стеснялся с непривычки. Он позволил себя облить и покрыть слоем мыльной пены по спинке и животику, но с головой уперся.

— Нет-нет! — заверещал протестующе тоненьким, срывающимся на визг голосочком, едва отец достал бутылочку с шампунем, и поспешно закрыл ладошками макушку. — Отя, не хочу! Глазки будет щипать! Не дамся!!!

Между прочим, шампунь был специальный, детский — Даня озаботился, купил. С крупной надписью красными буквами по белой этикетке: «без слез».

— Читай, — строго велел Виктор впавшему в напрасную панику мальчику. — Что здесь написано?

Омежонок поводил, шевеля губами, пальчиком, прочитал надпись вслух и немного успокоился.

— Ну, раз без слез, — решил он, посомневавшись. — Тогда ладно. Но ты мне клянешься, что он не щипучий!

Утомленный детскими капризами мужчина поклялся, на свой страх и риск, мало ли, а вдруг все-таки щипет, и Алеша подставил головенку.

— Мой, — разрешил, прекращая отпихиваться и опуская руки. — Только быстро! А я зажмурюсь крепко-крепко, и мне шампунь в глазки не попадет.

Шестилетняя омежья логика в действии — сначала вытрепать родителю все нервы, а потом — «я зажмурюсь». Стоило тогда полчаса препираться? Зажмурился бы сразу, давно бы уже закончили с мытьем. Но, наверно, ребенка не переспоришь…

Тщательно промыв старательно жмурящемуся Алеше волосы, Виктор сполоснул малыша еще раз, от остатков пены, завернул в полотенце и на руках отнес в спальню. Здесь мужчина вытер сына насухо, причесал его, временно запакованного, для тепла, в свой махровый халат, и как умел завязал влажные волосы в хвостик, радуясь, что стрижка не слишком длинная.

Потом Алеша шустро, сам, уже без помощи оделся в выданный ему желтый спортивный костюмчик.

— Отя, — спросил довольно робко, застегнув молнию, натянув носочки и шумно высморкавшись в бумажную салфетку. — А у тебя зеркало есть? Хочу посмотреться.

Зеркало у Виктора имелось — большое, на внутренней части дверцы шкафа.

Алеша покрутился перед ним совершенно по-взрослому, придирчиво оглядел себя со всех сторон, послал отражению воздушный поцелуй и отступил, удовлетворенный.

— Отя, — позвал, ууу, снова отя, — тебе нравится? По-моему, я смазляяявый.

Недетское, пошло растянутое словечко резануло слух. Наверняка, от папочки шлюхера понабрался. Так же, как и кривлялок перед зеркалом, с блядским прищуриванием искоса, прогибом в талии и томным покачиванием бедер. Вряд ли гены, копирует много раз увиденное.

Значит, еще и с этим бороться. Охо.

«Вик, ты что на себя взвалил? Звонить брату. Он — омега с нормальными манерами. У Алеши должен маячить перед глазами правильный пример для подражания. Или к Жене на поклон? Неудобно. Но Женя ближе, смазлявый и пахнет — прелесть. Тьфу!»…

====== Часть 7 ======

— Не смазлявый, а хорошенький, — поправил Виктор, наклонился, сгреб пискнувшего Алешку в обьятия и чмокнул в кончик носа. — Смазлявый, сыночек, не очень красивое слово.

Мальчишка туманно посмотрел мужчине в лицо, вдруг медленно выкатил вперед нижнюю губку и… расплакался. Температура же, маленький, болеет, сплошные стрессы в последние двое суток, а сироп не принял, забыли на пару, вместе с какушками и помывками.

— Отя… — ребенок порывисто прижался горячей щечкой к щеке отца. — Яаа хочууу к пааапееее… Ты меня отнесееешь?..

«Нет, сыночек, не отнесу, — подумал Виктор. — Даже если бы твой расчудесный папаша был жив, не отнес бы. Не заслужил он тебя».

А вслух ответил:

— Я не могу, Алешенька. Потому что твой папа уехал и никому не сказал, куда. Но ты не плачь — прими лучше лекарство и пойдем в магазин, покупать тебе кроссовки и книжки. Согласен?

Алеша, продолжая ронять с ресниц слезы, закивал и прильнул еще сильнее.

— Папа не уехал, отя, — прошептал он тихо-тихо на ухо целующему его в висок мужчине. — Не надо меня обманывать, я вполне большой. Он улетел с чертями. Так дядя альфа один сказал, в том плохом месте, где я тебя ждал — папину душу забрали черти, потому что она была грязная, пропитая и протраханая насквозь.

Эээ… Кхм. Виктору не довелось еще познакомиться с наболтавшим осиротевшему омежонку гадостей о погибшем родителе — пускай и трижды справедливых — дядей альфой из опеки... Но он его уже, заранее, сильно не полюбил. И с удовольствием бы при встрече подрезал мужику язык, желательно — тупым, ржавым ножом, чтобы думал впредь, подыхая от столбняка, кому и что, вообще, мелет.