Открытый город

К двум часам ночи многие уже ушли, и на вечеринке наступило затишье. Вместо электронной танцевальной музыки, звучавшей из стереосистемы весь вечер, кто-то поставил диск Сары Воэн с аккомпанементом струнных. Гости – оставалось человек двенадцать – развалились на кушетках. Некоторые курили сигары; пахло приятно, соблазнительно, этот аромат баритонального тембра вселил в меня чувство душевного равновесия. Одна пара спала в обнимку, а рядом с ними, на ковре, свернулась калачиком девушка с черными – такой вот макияж – веками. Моджи и Джон увлеченно беседовали с итальянским физиком. Он был из Турина. Его жена, родом из Кливленда, тоже физик – с ней я познакомился еще раньше. Ее замедленная реакция при беседе и чуть странная манера говорить отчего-то побудили меня предположить, что она глухая. Разумеется, спросить об этом я не мог и решил, что не стану ломать над этим голову. Я успел недолго побеседовать с ней и ее мужем. Она с удовольствием обсуждала со мной Итало Кальвино и Примо Леви; он, похоже, соскучился и, найдя отговорку – мол, пойду опять наполню бокал, – ретировался.

Я вышел на террасу, куда меня тянуло весь вечер: вид был великолепный, обещание Моджи оправдалось. Терраса примыкала к квартире с двух сторон, и с нее, с двадцати девятого этажа, я мог охватить одним взглядом, свысока, жилища миллионов человек. Подмигивание крошечных огоньков, отделенных от меня толщей воздуха – просторами в несколько миль, навеяло мысли обо всех компьютерах во всех этих жилищах: сейчас почти все обитатели спят, и только одинокая лампочка бесшумно моргает, колеблясь между режимами «вкл.» и «выкл.». Я пил уже третий бокал шампанского. Казалось, прошедший день отодвинулся вдаль, и сердце успокоилось. Плюс приятное ощущение от флирта с Моджи – без тени надежды, нет-нет, чисто ради удовольствия. Причем на этот раз я заметил, что мы общались не так напряженно, не так сварливо. Я был рад, что пришел.

За моей спиной щелкнула, открываясь, стеклянная дверь, и на террасу вышел Джон. Тоже с полным бокалом шампанского. Раскрасневшийся, хмельной. Я сделал комплимент, похвалив его гостеприимство и замечательную квартиру. В гостиной вдоль окна с толстым витринным стеклом стояли в ряд бонсаи, штук двенадцать. С обыкновенными комнатными цветами – ничего общего. Каждое деревце бонсай – приземистое, древнее, покрытое наростами, – пошло в рост, когда мы еще не родились, в корнях и стволе каждого таятся генетические секреты, гарантирующие, что оно всех нас переживет.

– Да, я ими уже любовался, – сказал я ему.

Он спросил, обратил ли я внимание на тот, что с табличкой «Acer palmatum».

– Этому крохе сто сорок пять лет, – сказал он. – Некоторые называют его «японский клен», и он может вымахать, даже не знаю, до высоты семидесяти или восьмидесяти футов. Но в нынешних играх мы берем не размером, верно? Заметили – его листья точь-в-точь как у марихуаны? – Он хихикнул. Меня передернуло, но даже он не смог испортить мне настроение.

Покинув квартиру Джона, я зашел выпить кофе в закусочную на углу 181‑й и Кабрини. Выпил одним глотком, прошел по Кабрини дальше, до 179‑й, а оттуда, петляя, выбрался к мосту Джорджа Вашингтона. Мне хотелось посмотреть поближе, как встает над Гудзоном солнце. Город еще спал. В закусочной я видел мужчину с татуировкой чуть ли не во всё предплечье: он сидел упершись лбом в свой кулак. Выйдя на улицу, увидел еще одного – то ли доминиканца, то ли пуэрториканца – в припаркованной машине: этот то ли спал, то ли тупо смотрел на навигатор перед своим носом. Отражение солнца превратило половину лобового стекла в блестящее металлическое поле. Поднявшись на мост, с тротуара на той стороне, где машины едут к Форту Ли, я увидел впереди, за разделительной полосой, заглохший бордовый автомобиль. Большой, американского производства, какой-то марки, популярной в конце восьмидесятых, – возможно, «линкольн-таункар»; врезался в ограждение. Авария случилась, наверно, лишь за пятнадцать-двадцать минут до моего появления; пожарная машина и несколько полицейских фургонов только-только подъезжали. Они затормозили в тишине, припарковались всем скопом на мосту; дороги почти свободны, включать сирены не обязательно. Я увидел, что обе передние дверцы автомобиля распахнуты, боковые стекла разбиты. Капот – всмятку, на мостовой – стекло, а также кровь: на асфальте лужа, как будто бы вытекло масло. Я прошел еще несколько ярдов и теперь смог рассмотреть автомобиль с восточной стороны.