Таким вот человеком был профессор Сайто, особенно после ухода на пенсию: прелюбопытное сочетание замкнутости и прямодушия. Теперь я жалею, что не спросил, как звали его покойного спутника. Он бы мне сказал. Возможно, некоторые вещицы на видных местах в квартире – мейсенский фарфор в «шкафу курьезов», яванские марионетки, часть книг о современной поэзии – достались по наследству от того, другого, от человека, с которым профессор Сайто прожил значительную часть жизни. А может быть, таких спутников была целая череда, и каждый по-своему значимый. Но, как бы мне ни хотелось всецело сосредоточиться на текущем разговоре, мое «я» противилось, а в новом направлении своих мыслей я никак не мог потянуть профессора за собой. Я лишь кивнул, улыбнулся и сменил тему. Возможно, он заметил мою рассеянность и сказал – таким тоном, словно будил от дремоты:
– Вы еще молоды, Джулиус. Будьте осмотрительны – старайтесь не закрывать слишком много дверей.
Я понятия не имел, что он подразумевает, и, когда он произнес эти слова, я лишь кивнул и стал смотреть, как в этой мрачной комнате его руки – лапы паука – медленно танцуют, огибая одна другую.
Мысли о клопах – вот что меня занимало в ту минуту. Последние два года ньюйоркцы стали чаще толковать об этих крошечных тварях. Разговоры – так уж заведено, когда обсуждаются досадные мелочи частной жизни, – не выносили на публику, и клопы, как ни странно, успешно брали новые рубежи. Эти невидимые недруги продолжали делать свое черное дело даже тогда, когда люди били тревогу – на поверку, напрасно – из-за вируса лихорадки Западного Нила, птичьего гриппа и SARS. В эпоху, когда случались драматичные эпидемии, именно со старомодным постельным клопом, крохотным воякой в красном мундире, боролись кое-как. Разумеется, были и другие проблемы санитарно-медицинского толка, намного более серьезные, намного более обременительные для государственных ресурсов. СПИД оставался катастрофической проблемой, особенно среди малоимущих, а также среди жителей бедных стран. Рак, болезни сердца и эмфизема не вызывают пандемий, но все эти заболевания чрезвычайно важны, поскольку смертельны. В тот период в государственном здравоохранении происходили примерно те же перемены, что и на аренах международных конфликтов: противник, с которым борется здравоохранение, тоже стал каким-то расплывчатым, а исходящая от него угроза беспрерывно видоизменялась.
Но укусы постельного клопа не смертельны, и он только рад, что пресса не кричит о нем во весь голос. Вывести клопов окуриванием совсем непросто, а их яйца вообще почти неуязвимы. Клопы нападают без разбора, никого не дискриминируя по социальному признаку, и потому их нашествий стыдятся. Их вторжение в богатый дом не менее вероятно, чем проникновение в лачугу бедняка, а устранить его и там, и там одинаково непросто. Клопы – бедствие для отелей всех категорий, даже для самых роскошных. Если уж у тебя завелись клопы, ничего не поделаешь, от них нелегко избавиться навеки. И тут-то, пока я так и сяк крутил в голове эти мысли, меня внезапно опечалила судьба профессора Сайто. Его недавнее столкновение с клопами огорчило меня сильнее, чем все прочие его мытарства: из-за расизма, гомофобии, а также из-за нескончаемой череды утрат – этой скрытой платы за долгожительство. Клопы затмили все эти проблемы. Такое вот во мне возникло чувство – подсознательное, мерзкое. Если бы в тот миг кто-то откровенно описал мне мое же чувство, я стал бы отпираться. Но оно возникло – образчик того, как при близком соприкосновении бытовое неудобство может стать каким-то гротесковым.
Эти крохотные, сплющенные существа, искавшие способ вкусить человеческой крови во времена, когда Плиний еще не родился, вели своего рода малоинтенсивные боевые действия: войну на периферии современной жизни, всплывающую лишь в неофициальных разговорах.