Открытый город

В середине апреля наш завкафедрой уволился и занялся частной практикой. Его преемница – пригласили ее со стороны, из Джонса Хопкинса, – Хелена Болт, крупнейший специалист по СДВГ, была человеком сердечным, и работалось с ней намного легче. Ее присутствие изменило жизнь всего отделения. Этой перемене предшествовал скандал: завкафедрой, профессора Грегориадеса, в прошлом году обвинили в том, что он употреблял уничижительное выражение в адрес некоторых пациентов азиатского происхождения. Обвинения не выдвигали ни публично, ни в официальных жалобах, но те, кто обсуждал эту историю, говорили, что свидетели заслуживают доверия. Правда, мало кто из нас дознался, какое конкретное слово он употреблял, если и употреблял, но атмосфера стала тягостной, особенно для горстки американских интернов корейского и китайского происхождения. Обвинения были серьезные и, несомненно, повлияли на решение завкафедрой уйти в частную практику. Когда он уволился, негативная энергетика и мятежные настроения на кафедре отчасти испарились.

Сказать по правде, со мной Грегориадес неизменно был учтив. Он был блестящий ученый, фигура общенационального масштаба, финалист премии Ласкера, член Американской академии искусств и наук, лауреат премии Американской психиатрической ассоциации; профессиональные достижения свидетельствовали, что в нем есть кое-что, контрастирующее с его нравом, кое-что, достойное уважения. В любом случае, меня никогда не коробило, что с людьми он несколько холоден, и первое время я даже подумывал познакомиться с ним поближе, найти способ ему понравиться – из тех соображений, что это потенциально поможет мне в карьере. Эту идею я отбросил, но все же она меня посещала. Высокое положение, громкие имена, хорошие связи – будь я ко всему этому безразличен, вряд ли поступил бы в ординатуру Пресвитерианской больницы. И все же Грегориадес был человеком другого поколения – по крайней мере, так о нем поговаривали. Не очень тонко чувствовал новые нюансы политкорректности. Несомненно, на ситуацию смотрели бы не столь невозмутимо, если бы его обвинили в расистских оскорблениях в адрес чернокожих студентов или студентов-евреев.

Профессор Болт, сменившая его на этом посту, проявляла не просто учтивость, а кое-что получше. Благодаря ей мы, молодые врачи, по-настоящему поняли, что такое практическая медицина, основанная на сопереживании, когда пример подает специалист с двадцатипятилетним стажем работы в университетах и больницах. Список публикаций Болт занимал несколько страниц, в профессии она достигла почти таких же блистательных успехов, как Грегориадес, а вдобавок слыла дельным администратором. Но всего заметнее была ее неподдельная забота о том, как правильно поставить уход за пациентами. Она стремилась строить политику кафедры вокруг того, что можно сделать, чтобы повысить шансы на выздоровление. Вначале изменения казались неуловимыми, но на втором месяце под руководством Болт в ординаторской обсуждалось только то, как изменилась обстановка на кафедре. Изменилась к лучшему. Для меня это было особенно отрадно: ведь даже заканчивая учебу, я не отступался от своих стойких, несколько наивных представлений о правильном психиатрическом лечении: считал, что оно должно быть ограниченным во времени, осмотрительно-нерешительным, максимально добросердечным.

В парке, беседуя с моим другом и остальными об ординатуре, я сделал акцент – контекст обязывал – на комические сценки. Комедия и людские страдания давно идут рука об руку, а сумасшествие – вообще умора, шутить о нем легко. Но я перевидал десятки клинических случаев, которые для таких целей мало годятся, и порой трудно избавиться от чувства, что – шутки в сторону – наш мир и впрямь захлестывает эпидемия печали, полную силу которой пока изведала на себе лишь горстка бедолаг.

Фрейда я читал только ради истин литературного свойства. В конце концов, его слабые места настолько досконально изучены, что в профессиональной психиатрии и столь же широко в массовой культуре усваивают не столько его идеи как таковые, сколько их преломление в выводах критиков: Ганс Юрген Айзенк отчитал Фрейда за подход к психотерапии, Поппер – за научные аспекты, Фридан – за отношение к женщинам. И критика эта, вообще говоря, обоснованная. Итак, я читал Фрейда не глазами профессионала, черпающего идеи для профессионального роста, а так, как читал бы роман или стихи. Его работы – хороший противовес современной практической психиатрии, которой свойственен перекос в сторону фармакологии. Манила меня и аура эпохи: как-никак, попасть на прием к Фрейду стремился даже Малер. Пожалуй, можно утверждать, что Фрейд, даже с поправкой на его чересчур смелые выводы и ошибочные оценки, озарил путь для развития психоанализа – а, не будем забывать, психоанализ изобретен им самим – ярче, чем сумел бы самый педантичный современный психоаналитик.