Открытый город

Прошло уже две недели, и всё остальное зажило. Состояние рта не потребовало вмешательства врачей. Но кисть левой руки меня беспокоила. То, что ощущалось как небольшой синяк, теперь представлялось чем-то вроде ушиба кости – нажимать на дверную ручку или приподнимать полную чашку кофе было больно. В основном я держал руку в кармане пальто. На другой стороне улицы, перед самым громадным из федеральных административных зданий, выстроилась очередь, вьющаяся, как змея. В будни спозаранку никто не стоит в очереди в федеральное учреждение, если ему туда не нужно позарез. Выйдя из закусочной, я увидел, что это, похоже, толпа потенциальных иммигрантов; альтернативным вариантом была бы толпа потенциальных присяжных заседателей: в таких зданиях – одно из двух. В воздухе висело нервозное предвкушение, осязаемо чувствовалось, что люди стараются продемонстрировать готовность к предстоящим допросам.

Я пересек улицу, чтобы прогуляться прямо вдоль очереди. Группа бангладешцев: крошечная седовласая мать семейства в шальвар-камиз, молодой мужчина в шерстяном пальто и коричневых брюках, молодая женщина в юбке до щиколоток, тепло закутанные маленькие дети – и все, похоже, в очередной раз проверяли, в порядке ли у них бумаги. Мне показалось, что в очереди необычайно много пар смешанной расы. Одна пара состояла, по моим догадкам, из афроамериканки и вьетнамца. Охранники, судя по их форменной одежде, работали во всё той же «Уэкенхат» – той самой частной фирме-подрядчике, которая стерегла иммигрантов в центре временного содержания в Куинсе. Когда подходила очередь очередной семьи, надеющейся на лучшее, всем приказывали снять украшения, обувь и ремни, вынуть из карманов ключи и монеты; так страх властей перед терроризмом аккомпанировал, словно басовая партия, тайному страху перед тем, что, когда ты поднимешься наверх, чиновник иммиграционной службы взвесит тебя на весах и найдет слишком легким.

С места, где я стоял, открывался вид на массивное здание AT&T Long Lines  [60] на Чёрчстрит позади закусочной. Башня без окон, вознесшаяся до небес циклопическая бетонная плита, и только несколько вентиляционных отверстий, напоминавших перископы, подсказывали, что перед тобой архитектурное сооружение, а не сплошной блок, отштампованный какой-то исполинской машиной. Каждый этаж был как минимум вдвое выше, чем в стандартных офисных зданиях, так что в башне, при всей ее грозности, было лишь двадцать девять этажей. Милитаристский стиль «Лонг лайнс» подчеркивают массивные углы и продолговатые шахты, ни дать ни взять – главная башня сторожевого замка, к которой притулились по бокам надвратные башенки (в шахтах спрятаны лифты, воздуховоды и канализация). Я нафантазировал, что немногочисленные работники, обслуживающие это здание, спустя несколько лет наверняка превращаются в кротов: их циркадные ритмы идут вразнос, а кожа от депигментации становится совершенно прозрачной. «Лонг лайнс» – я всё глазел и глазел на него, словно в завороженном трансе, – если и на что похоже, так на памятник или стелу.

От мыслей меня пробудил голос охранника: «Здесь нельзя стоять, проходите, не задерживайтесь, сэр». Я прошел, не задерживаясь, дальше и оказался у устья переулка. Очередь тянулась до этой точки, до дальнего угла здания. Неподалеку еще один человек, с виду дворник, пришел на выручку семье – матери с двумя детьми, судя по внешности, латиноамериканцам: они, видимо, спрашивали дорогу. Пытаясь понять их вопросы, он повторил за матерью, так, как она выговаривала это слово: «пассипорт». «Паспорт». У старшего из ее мальчиков только-только пробивался на подбородке первый, непослушный пушок. Судя по лицу, мальчик скучал – а может, испытывал неловкость. Там, где топтались первые в очереди, из стеклянных дверей выбежала молодая женщина и бросилась к целой группе ожидающих – обнимала их и плакала. Вместе с ней вышел молодой мужчина – вероятно, муж, а те, кто дожидался их снаружи, просияли, положили друг другу руки на плечи, триумфально «дали пять» друг другу. Одна немолодая женщина расплакалась, а молодая сказала во всеуслышание: «Теперь вы видите, от кого у меня эта привычка, – от мамы». Другие люди в очереди, надеясь на такую же удачу и, возможно, вконец разнервничавшись от чужих проявлений душевного облегчения и, может статься, смущаясь из-за всей этой бури эмоций, глазели, отводили глаза и снова глазели. Дворник, стоявший неподалеку от меня, улыбнулся, покачал головой и объяснил семье латиноамериканцев, как пройти в паспортный отдел.