Отлив

Но миг был упущен, бесплодный кризис оставил капитана без сил. На карту ставилось так много: с одной стороны жемчуг, с другой – нищета и позор. Десять лет сборов жемчуга! Воображение Дэвиса перенесло его в другую, новую жизнь для него и его семьи. Местожительством их станет теперь Лондон – вместо Портленда, штат Мэн. Он видел, как его мальчики шагают в школьной процессии в форменной одежде, их ведет младший учитель и читает по дороге большую книгу. Дэвисы поселились в загородном доме на две семьи; на воротах надпись: «Розовый уголок». Сам он сидит в кресле, стоящем на гравиевой дорожке, курит сигарету, в петлице у него голубая ленточка ордена Подвязки[53] – он победитель, победитель, победивший самого себя, обстоятельства и злоумышленных банкиров. Дэвис видел гостиную с красными портьерами и раковинами на каминной полке, а сам он – о, восхитительная непоследовательность видений! – мешает грог у стола красного дерева перед отходом ко сну.

На этом месте видения «Фараллона» сделала одно из тех необъяснимых движений, которые, даже на судне, стоящем на якоре, и даже в самый глубокий штиль, напоминают о непостоянстве жидкостей, и Дэвис вдруг опять очутился в кают-компании. Неистовый солнечный свет прорывался в щели, осаждая ее со всех сторон, а клерк в весьма беззаботной позе ждал его решения.

Капитан снова принялся ходить. Он жаждал исполнения своих грез, как лошадь, которая ржет, завидев воду; жажда эта сжигала его нутро. Сейчас единственным препятствием был Этуотер, который оскорбил его в первую же минуту знакомства. Геррику Дэвис отдаст всю его долю жемчуга, он настоит на этом. Хьюиш, конечно, будет противиться, но капитан подавит его сопротивление – он уже превозносил себя за это до небес. Сам ведь он не собирается пускать в ход серную кислоту, но Хьюишу он не нянька. Жаль, что так приходится поступить, но в конце концов…

Ему снова представились его мальчики в школьной процессии, в форме, которая издавна казалась ему такой аристократической. В груди у него с новой силой забушевало сжигавшее его пламя невыносимого позора, пережитого накануне.

– Делайте как хотите, – хрипло сказал он.

– Эх, я так и знал, что вы поломаетесь да согласитесь, – сказал Хьюиш. – Теперь за письмо. Вот вам бумага, перо и чернила. Садитесь, я буду диктовать.

Капитан покорно сел, взял перо и беспомощно посмотрел на бумагу, потом перевел взгляд на Хьюиша. Качели качнулись в другую сторону – глаза его подернулись влагой.

– Страшное это дело, – сказал он, передернувшись всем телом.

– Да, не цветочки собирать, – отозвался Хьюиш. – Макайте перо. «Вильяму Джону Этуотеру, эсквайру. Сэр…» – начал он диктовать.

– Откуда вы знаете, что его зовут Вильям Джон? – спросил Дэвис.

– Видел на упаковочном ящике. Написали?

– Нет, – ответил Дэвис. – Еще один вопрос: что именно мы будем писать?

– А-а, мать честная! – раздраженно воскликнул Хьюиш. – Да что вы за человек такой? Я, я буду вам говорить, что писать, это уж моя забота, а вы сделайте такое снисхождение, пишите, черт возьми! «Вильяму Джону Этуотеру, эсквайру. Сэр…» – повторил он.

Капитан наконец начал почти бессознательно водить пером, и диктовка продолжалась.

«С чувством стыда и искреннего раскаяния обращаюсь к вам после оскорбительных явлений вчерашнего вечера Наш мистер Геррик покинул судно и, несомненно, сообщил вам содержание наших надежд. Нечего и говорить, мы их больше не питаем: судьба объявила нам войну, и мы склоняем головы. Уважая ваше полное право мне не доверять, я не осмеливаюсь надеяться на одолжение личной встречи, но, чтобы положить конец позиции, равномерно неприятной для всех, я уполномочил моего друга и компаньона мистера Джи Эл Хьюиша изложить вам мои предложения, которые благодаря скромности заслуживают вашего всестороннего внимания. Мистер Джи Эл Хьюиш полностью обезоружен и – клянусь Богом! – будет держать руки над головой по мере своего приближения. Остаюсь ваш преданный слуга

Джон Дэвис».

Хьюиш, посмеиваясь, перечел письмо с невинной радостью дилетанта, сложил его, потом развернул несколько раз и снова сложил, желая продлить удовольствие. Тем временем Дэвис сидел неподвижно, мрачно насупившись.

Неожиданно он вскочил. Казалось, он совершенно потерял голову.