ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

Украины. Между тем Хмельницкий, в начале марта, заключил договор с Татарами,

отдал хану в залог сына своего, Тимофея, а сам вернулся на Запорожье сзывать к себе

Козаков.

Войско, находившееся в распоряжении Николая Потоцкого и его товарища по

гетманству, Мартина Калиновского, долго стояло в бездействии между Брацлавом,

Винницею и Белою Церковью, в предупреждение татарского набега. От Белой Церкви

до Канева оборонять Поросье должны были польские Торки и Берендеи, козаки, а за

Днепром Посулие защищали многолюдные дружины удельного, можно сказать, князя

Речи Посполитой, Иеремии Вишневецкого. В виду быстро закипающего бунта,

Потоцкий не дождалея королевского универсала для. наступления на Козаков, как

бывало до сих пор, и поспешил на театр своих подвигов 1637 и 1638 годов.

Теперь уж Николай Потоцкий был не тот, что в оные прославленные им годы, когда

Шляхетский Народ восторжествовал над Народом Козацким и, как панам казалось,

навеки подчинил его

148

своей законодательной власти. Болел Потоцкий панскою болезнью, подагрою, и в

Агамемноновском своем походе на Оулу. Десятилетие, проведенное среди

„хлебоядцевъ" и винопийцев гостеприимного дома Потоцких, сделало польского

защитника Поросья и Посулия неспособным сесть на коня. Он ездил по полкам в

карете и во время битвы. Но в отяжелевшем теле носил Потоцкий энергический дух

своих предков, Русичей: ибо не напрасно волочилась Польша за нашими буйтурами,

вовлекая их в свою национальность: она ловила в Малороссии таланты, которыми была

скудна, и этими талантами прославилась в католическом свете. Потоцкий веровал,

подобно православному Ляху Киселю, что „никогда хлопская рука не возможна есть

подвизатися протнво своим господиномъ".

Еслибы сенаторы и вельможные паны, исчисленные в реторическом письме Киселя

к путивльскому зоеводе; предвидели, что новый козацкий царь Наливай всего больше

рассчитывает на соединение Козаков с ордынцами,—не повернули б они своих

ополчений во-свояси до тех пор, пока не сделали бы невозможным столь давно

намеченное слияние польскорусской орды с татарскою. Но гордые победами своего

Потоцкого над козаками и своего Конецпольского над Татарами, они смотрели

спокойно на то, что одна орда раздражена неуплатою жолду, а другая—отказом в

гараче: они забыли* что оба скопища хищников задеты за живое и с других сторонъ*

Победители Косинского и ЕСЕХ козацких бунтовщиков упустили из виду, что

Кояецпольский преследовал Жмайла в непроходимые трущобы Медвежьих Лоз

единственно из-за его попытки вызвать Крымцев на опустошение колонизуемой им

Украины,—попытки, повторяемой упорно козаками в каждом бунте своем и, что

Потоцкий совладал с християнскими ординцами под Кумейками и на Старце только

благодаря их тогдашней вражде с мусульманскими.

Владислав IY был одарен умом вовсе не строительным; но паны, вырвавшие у него

из рук всю власть, оказались теперь несостоятельнее своего развенчанного монарха в

государственном строительстве и в сохранении за собой края, без которого Польша, по

выражению одного простолюдина, была все равно, что рукав без жупана. Сравнительно

с этими пигмеями царственности, он был велик уже тем, что мог бы, так, или иначе,

двинуть в поход громадные войска и в том числе 80.000 их собственного контингента.

Но, низложив титулярного короля своего, фактические короли польские,

легкомысленно играли с огнем, о котором еще отцы и деды их говорили, что его

надобно гасить в искрах. Благоразум-

.

149

но, или нет воспротивились они войне своего избранника с неприятелями Св.

Креста,—это могло бы оказаться только в непредвидимой комбинации разнообразных

человеческих интересов; но совершившиеся факты говорят нам, что паны не понимали

значения царственности, и либеральною борьбой с Владиславом сделали то, что теперь

Св. Крест несли против них самих Татары руками Хмельницкого, с тем, чтобы под

этим знаменем „землю, текущую молоком и медомъ®, превратить в безлюдную

пустыню.

Чтб касается Потоцкого, то, не поддержанный умом и предусмотрительностью

сенаторов, которые самоуверенно вернулись домой с парада на Черном Шляху, он взял

подавление украинского бунта на свою нравственную ответственность, и должен был

еще оправдывать свое геройское предприятие перед уничиженным королем,

приправляя правду ложью.

Положение талантливого полководца было рискованным и десять лет назад, по

милости правительственной неурядицы. В роковом 1648 году оно сделалось крайне

затруднительным, и потомъ—таким отчаянным, как последний поход незабвенного

Русина-католика, Жовковекого. Недавно видел он перед собой в движении всю

соседню-азиятчину, командуя шеститысячным квартяным войском, которому

авангардом служили еще непошатнувшиеся шесть тысяч реестровиков, а в арриергарде

стояло 80.000 панских дружин. По словам Киселя, враги христианства и цивилизации

исчезли пред лицом этой грозной силы, яко исчезает дым. Теперь главнокомандующий

оною грозною силою очутился против той же азиятчины в виду всего анти-шляхетного

населения Украины, взбунтованного козаками,— очутился с такими силами, которых

едва было достаточно для одних рекогносцировок.