ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

Но Потоцкому долго не верилось, чтобы хан Ислам-Гирей, считавший свой род

старше султанского, низошел с высоты своей кипчакской царственности до

панибратства с бродягами, которых предшественники его отвергли, как „безголовое

тело®. Он лично знал Ислам-Гирея во время его пребывания у отца нынешнего его

сподвижника, Сенявского, и, может быть, заодно с королемъ} расположил приятеля к

тому великодушию, с которым он возвратил своему пленнику свободу. Потоцкий до

сих пор не мог подозревать, что дружеские письма хана были только усыпительным

для панов напитком лести... Но его успокоивало своевременное занятие главных

седалищ украинской козатчины. Сам Потоцкий расположился в Черкасах; полевой

гетман, Калиновский, в Корсуни;

150

*

прочие полки стояли там же, по реке Роси. Утвердясь на стратегических точках

опоры против степвого варварства, защитник польской цивилизации ждал наступления

мятежников, которые, по его мнению, могли бы увеличить свое число только тогда,

когда бы появились невозбранно среди Козацкой Украины.

Между тем побеги на Запорожье продолжались. По Украине шлялись ив села в село

хмельничане, переодетые—то нищими, то богомольцами, и подготовляли убогую чернь

к нападению на людей шляхетных и зажиточных, которых вообще называли они

Ляхами, а если не Ляхами, то Недоляшкамщ то-есть не достигшими еще полного

ляшества, по-козацки лядсшва, но у которых с Ляхами „один духъа. В течение

полустолетней оппозиции всякому прйсуду (юрисдикции) и всякой власти в Украине,

козаки выработали о себе в гулящем простонародье такое мнение, что только в

козацких сердцах осталась на свете правда, которой нет уже ни у панов, ни у каких-

либо властителей. И в наше время, упорядочненное и счастливое несравненно больше

того бедственного века, кобзари тверд ят в своих песнях категорически:

Уже тепёр правда стоить у порёга,

А тая неправда—в панив кинець стёла.

Ужё тепёр правда седйть у темници,

А тая неправда—с панами в свитлици...

Вообразим тогдашних кобзарей, что они пели, и с какими чувствами их слушали!

Для низших классов украинского населения, образовавшихся путем постоянного

перекочевыванья с места на место, козак, цо простонародной песне душа правдивая в

своем убожестве, сделался идеалом удальства, счастья и вольной воли, до того, что

украинские девические баллады и романсы называют своих героев козаченьками

вместо других ласкательных имен, а женские и материнские украинские песни-плачи

переполнены выражениями тоски о козацких еригодахь, то-есть бедственных

случайностях, не говоря уже о тех песнях мужских, которые, по своему содержанию, не

отличаются от великорусских песен, именуемых разбойничьими, и предают проклятию

самих мастеров, строивших темницы даже для таких преступников, как губители

девиц, вдов и мужних жен. Тогдашняя запорожская пропаганда оправдывала все

преступления и обвиняла всех представителей общественной юрисдикции. Она сулила

черни золотой век безнаказанности, всяческой свободы

.

151

и незаслуженного трудом богатства. Это была пропаганда крайне опасная и для

правительства, и для той массы, которую поднимала против правительственных

органов порядка.

Украина, занятая теперь коронным войском, еще недавно состояла из одних

козацких кочевьев. Шляхетская хозяйственность пришла сюда с обычаями,

выработанными обществом, сравнительно культурным, и градация этой

хозяйственности начиналась тогда с промысла первобытнаго—с выжигания лесов для

поташной золы, которую Немцы-выходцы научили нас называть шмальцугою. К этому

варварскому промыслу всего больше был склонен местный мужик, глядевший вообще

волком на земледельца-ратая и на его служебников. Заложивши в лесу буду, то-есть

поташной востер, он оставался свободен и празден в своей трущобе во всю охоту

дикаря к спанью и звероловству. К работникам этого рода, называвшимся будниками,

ближе всего стояли пасечники, посекавшие леса, старожившие „бортные ухожаи® в

них и сидевшие пасеками в таких „нётрахъ® (неторенных местах), в которые хищников

ордынцев не вели широкие Татарские Шляхи. За пасечниками следовали чабаны,

кочевавшие в „катрягахъ® при стаде овец, рогатого скота или лошадей, люди, также

свободные ет надзора в своих занятиях и досужие во времени. За ними рабочую силу

хозяйственной жизни составляли могильники, насыпавшие сторожевые могилы и

земляные под именем „могилъ® памятники, селитряные бурты, а в городах и селах

валы, без которых не уцелел бы тогда пограничный поселок и одного года. Далее шли

уже чернорабочие, более или менее стесненные в своих занятиях присутствием людей

культурных, но зато разгульные в своих привычках,— люди, которых называли

„роскишными®. Это были винники, броварники, лазники, отбывавшие условленную

между осадчим (колонизатором) и осадником (колонистом) панщину, или служившие

по винокурням, пивоварням и лёзням, то-есть баням, в селах и городах.

Всего труднее было приучить и приохотить украинского мужика к земледелию,

которое особенно не нравилось попробовавшим козатчины, как занятие, требовавшее

сиденья на одном месте. Ратаи, или пахари пользовались особенными преимуществами