Отрицание смерти

Но теперь возникает проблема causa sui гения. При обычном эдипальном проекте человек усваивает родителей и суперэго, которое они воплощают, то есть культуру в целом. Но гений не может этого сделать, потому что его проект уникален; его нельзя заполнить родителями или культурой. Он создан именно путем отказа от родителей, отказа от того, что они представляют, и даже от собственных конкретных личностей – по крайней мере, в фантазиях, – поскольку в них, похоже, нет ничего, что привело бы к гениальности. Здесь мы видим, откуда гений получает дополнительное бремя вины: он отрекся от отца как духовно, так и физически. Этот поступок причиняет ему дополнительное беспокойство: теперь он уязвим, так как ему не на кого опереться. Он один в своей свободе. Вина – это функция страха, как сказал Ранк.

Поэтому неудивительно, что Фрейд был бы особенно чувствителен к идее отцеубийства. Мы можем себе представить, что убийство отца было бы для него сложным символом, включающим тяжелую вину за то, что он остался один и уязвим, нападение на его идентичность как отца, на психоаналитическое движение как на его проводника причинно-следственной связи и, следовательно, на его бессмертие. Одним словом, отцеубийство означало бы его ничтожность как существа. Именно на такую интерпретацию указывают эпизоды обморока. Годы около 1912 года были временем, когда будущее психоаналитического движения сформировалось в реальную проблему. Фрейд искал наследника, и именно Юнг должен был стать «сыном», которого он с гордостью выбрал своим духовным преемником и который должен был обеспечить успех и развитие психоанализа. Фрейд буквально нагружал Юнга своими надеждами и ожиданиями, настолько тот был значим в жизненном плане Фрейда³⁶. Таким образом, мы можем понять, насколько логичным является тот факт, что отступничество Юнга само по себе вызовет сложный символ отцеубийства и будет означать смерть Фрейда³⁷.

Неудивительно, что в случае первого обморока Фрейд обвинил Юнга в «желании ему смерти» и в том, что Юнг чувствовал себя совершенно невиновным. Он говорит, что он «был более чем удивлен этой интерпретацией»³⁸. Для него это были фантазии Фрейда, но фантазии большой интенсивности, «настолько сильные, что, очевидно, они могли вызвать его обморок». Во втором случае Юнг говорит, что вся атмосфера была очень напряженной; какие бы другие причины ни способствовали обмороку Фрейда, очевидно, что снова сыграла роль мысль об отцеубийстве. Фактически, атмосфера соперничества витала на протяжении всей встречи. Это была стратегическая встреча, полная возможностей для разногласий в психоаналитических рядах. Джонс сообщил об этом в своем взгляде на обмороки 1912 года:

… когда мы заканчивали обед… [Фрейд] начал упрекать двух швейцарцев, Юнга и Риклина, за то, что они писали статьи, разъясняющие психоанализ в швейцарских периодических изданиях, без упоминания его имени. Юнг ответил, что они считали это ненужным, поскольку всем и так это было хорошо известно, но Фрейд уже почувствовал первые признаки разногласий, которые должны были проявиться год спустя. Он упорствовал, и я помню, подумал, что он принимает этот вопрос скорее лично. Внезапно, к нашему ужасу, он упал в обморок³⁹.

Юнг вряд ли убедителен в своих изящных отрицаниях соперничества с Фрейдом, в своих неискренних объяснениях, почему швейцарцы не упоминают имя Фрейда. Даже в своем отрицании своего желания смерти Фрейду, в котором последний был твердо уверен, он ясно показывает свою конкурентоспособность.

Почему я должен хотеть его смерти? Я пришел учиться. Он не стоял у меня на пути; он был в Вене, я был в Цюрихе⁴⁰.