Отрицание смерти

Я даже не упомянул заначимые взгляды Ранка, выражаемые им по поводу ограничений Фрейда. В системе мышления Ранка наиболее щедрым суждением, которое, вероятно, можно было сделать по поводу ограничений Фрейда, было то, что он разделял человеческую слабость невротика: ему не хватало фантазийных способностей, готовности к творческому мифу о возможностях создания. Он видел вещи слишком «реалистично», без их ауры чуда и бесконечных возможностей. Единственная иллюзия, которую он позволил себе, была иллюзией его собственной науки – и такой источник неизбежно будет шаткой опорой, потому что он исходит из собственной энергии, а не из могущественного запредельного. Это вообще проблема творческого человека: он сам создаёт свои собственные новые значения и должен одновременно поддерживаться ими. Отношения слишком запутаны, чтобы быть безопасными. Отсюда и двойственное отношение Фрейда к ценности потомков и славы, защищённости всей картины эволюции. Мы уже затрагивали все эти вопросы при сравнении Фрейда и Кьеркегора и теперь вернулись к этому. Об идеальном человеческом характере можно говорить только с точки зрения абсолютной трансцендентности. Кьеркегор сказал бы, что Фрейдом по-прежнему владела гордыня, что ему не хватало творческой осознанности истинно аналитичного человека, что он не полностью прошёл своё обучение в школе тревоги. В понимании человека Кьеркегором проект causa-sui – это Эдипов комплекс, и чтобы быть человеком, нужно полностью отказаться от него. С этой точки зрения Фрейд до сих пор не проработал свой Эдипов комплекс, как бы сильно он и ранние психоаналитики ни гордились тем, что сделали это. Он не мог уступить эмоционально – высшей власти или концептуально – трансцендентной сфере. Он всё ещё жил полностью в сфере видимого мира и был ограничен тем, что было возможно только в этом измерении; следовательно, все его смыслы должны произрастать отсюда.

У Кьеркегора была своя формула того, что значит быть человеком. Он изложил это на тех великолепных страницах, где описывает того, кого он называет «рыцарем веры». Эта фигура – человек, который живет верой, который передал смысл жизни своему Создателю и который живёт, сосредоточившись на Его энергии. Он безропотно принимает всё, что происходит в этом видимом измерении, живёт свою жизнь, как бы исполняя долг, и без колебаний встречает свою смерть. Никакая мелочность не бывает настолько мелочной, чтобы угрожает его смыслам, никакая задача не может быть слишком пугающей, чтобы превзойти его смелость. Он полностью находится в этом мире, подчиняясь его условиям, и одновременно полностью за пределами мира в своем доверии к невидимому измерению. Это во многом старый пиетистский идеал, которым жили родители Канта. Великая сила такого идеала состоит в том, что он позволяет человеку быть открытым, щедрым, смелым, касаться жизней других, обогащать их и, в свою очередь, открывать их. Поскольку рыцарь веры не имеет страха перед жизнью и смертью, который он мог бы переложить на других людей, он не заставляет их отступать перед самими собой, он не принуждает их и не манипулирует ими. Таким образом, рыцарь веры олицетворяет то, что мы могли бы назвать идеалом психического здоровья, непрерывную открытость жизни вне «предсмертных агоний страха».

Выражаясь в этих абстрактных терминах, идеал рыцаря веры, несомненно, является одним из самых прекрасных и сложных идеалов, когда-либо выдвигаемых человеком. Он содержится в большинстве религий в той или иной форме, хотя, я думаю, никто не описал его подробно с таким талантом, как Кьеркегор. Как и все идеалы, это творческая иллюзия, предназначенная для того, чтобы вести людей вперёд и руководить ими – а это не самая легкая задача. Как сказал Кьеркегор, вера – это самое трудное; он поставил себя между убеждением и верой, неспособный совершить прыжок. В конце концов, прыжок не зависит от человека – вот в чем загвоздка: вера - это вопрос благодати. Как позже выразился Тиллих, религия – это сначала открытая ладонь для получения даров (благодать), а затем перевёрнутая ладонь, раздающая их. Нельзя раздавать дары как рыцарь веры, не получив вначале титула рыцаря от некой Высшей Власти. Я говорю о том, что, если мы возьмем жизнь Кьеркегора как верующего христианина и сопоставим ее с жизнью Фрейда как агностика, нельзя будет подвести никакого баланса. Кто подсчитает, какой из них сильнее заставил других людей съёживаться или раскрываться в своей полноте? Каждому недостатку, на который можно указать у Фрейда, также можно найти соответствующий у Кьеркегора. Если можно сказать, что Фрейд ошибся на стороне видимого, то можно с уверенностью сказать, что Кьеркегор также ошибся и на стороне невидимого. Он отвернулся от жизни отчасти из-за своего страха перед жизнью, он с большей легкостью принял смерть, потому что он потерпел неудачу в жизни; его собственная жизнь была не добровольной жертвой, принесённой по доброй воле, а жертвой, вызванной жалостью. Он не жил в категориях, в которых думал.