Отслойка

– Не говорите, кошмар, да и только. Я ведь думала, что раз я взрослая, то мне будет легче, какой там… смотрю на молоденьких, спали не спали, им все равно. А если я пару ночей не сплю, так хоть живой в гроб клади. – Она выглянула в коридор. – А что там случилось?

– У одной девушки умер сын… он лежал в реанимации с моей дочкой, уже неделю, но его так и не смогли спасти.

Аня поднесла ладонь ко рту.

– Господи, упаси… а что с ним было?

– Видимо, ничего хорошего.

Она тяжело вздохнула и привалилась к стене.

– Не поверите, Алтынай, вас ведь так зовут?

– Нет, Саида.

– Простите, ради бога, Саида. Так вот… не поверите, но сейчас я больше всего хочу курить.

Я вскинула брови и улыбнулась.

– Я тоже.

– А вы… у вас нет сигарет?

– Есть в моей куртке, в которой я поступила, не знаю, где она, но там точно была пачка «Парламента». Вы курите такие?

– Я сейчас даже чай готова курить. Только вот где…

– Тут есть курилка. Я иду туда сегодня ночью, если хотите, идемте вместе.

– Хочу, во сколько?

Я прикинула…

– В полночь?

– В полночь.

Конечно, я могла сказать «в двенадцать ночи», но «полночь» звучит очень по-книжному, драматично. Когда, если не сейчас, использовать этот регистр. Перед выходом из столовой я заговорщически улыбнулась ей.

Айшу уже убрали из коридора, в нашей палате было тихо, Перде с малышом спали, спал и сын Карины, но самой ее не было. Она вошла почти сразу после меня.

– Уф… какое облегчение.

– Что такое?

– Вытащили из меня эту шайтанскую штуку, – она по-детски улыбнулась.

– Это называется «купи козу».

– Чего?

– Ну есть такая буддийская притча: когда тебе дома тесно, купи туда козу, поживи с ней, а потом убери, и сразу увидишь, сколько на самом деле у тебя свободного места. Ты сейчас такая счастливая, потому что до этого было совсем невыносимо.

Она поморгала и села на койку. Потом зевнула и заснула.

Я полежала какое-то время и решила послушать подкаст о средневековом искусстве Восточной Европы. Но как только проиграла музыка из заставки подкаста, я провалилась в сон.

Глава 4 Вторник

Когда я открыла глаза, в палате было темно. Сколько я проспала? На телефоне осталось всего четыре процента: черт, забыла поставить на зарядку. Пять минут до двенадцати, я проспала весь день… даже к Уле не сходила, черт-черт-черт. Тревога и боль синхронно пульсировали, заняв каждая свою территорию: мозг и шов. Я поискала шнур под кроватью и подключила телефон. Успею еще в туалет сходить и поставить укол перед курилкой.

В туалете с мочой из меня вышла очередная порция бурого месива. Живот все еще резали газы… они виделись мне облаками на небе, только желтыми и с когтями, впивающимися в кишечник, желудок и мочевой пузырь. Подтираясь, я испачкала пальцы, придется еще и прокладку поменять…

Смыв кровь с пальцев, я вернулась в палату, включила фонарик на телефоне. Поставила себе уколы сквозь чулок, оставив на нем крошечные дырочки и алые пятна крови. Сменила прокладку, выкинула старую в мусорное ведро, намотав на нее три слоя туалетной бумаги. Хотя Перде, не стесняясь, кидала свои, даже не свернув.

Интересно, она так делает потому, что мы в роддоме и тут все знают, что такое месячные? Дома она их сворачивает? Рус бы убил меня за такое… да и самой мне было бы неприятно открыть мусорку и обнаружить там это.

Телефон зарядился всего до семи процентов, но это лучше, чем ничего. Я выскользнула из палаты. Тускло горели лампы. Дежурная медсестра храпела на столе. Аня ждала меня в столовой.

Мы молча вышли и прошли через дверь в платное отделение. Дальше прямо по коридору до широкой лестницы. Спустились на цокольный этаж и остановились. Света здесь не было совсем. Аня включила фонарик на телефоне и осветила окруживший нас мрак. Со стороны мы, наверное, выглядели как героини фильма ужасов, пытающиеся сбежать из психиатрической больницы с привидениями.

Вход в курилку для медперсонала справа, но перед этим нам нужно было раздобыть сигареты. Как отсюда попасть в приемный покой, где осталась моя куртка?

– Давай пойдем налево.

– Ты думаешь, что куртка там? – неуверенно спросила Аня.

– Они не любят лишний раз утруждаться, не стали бы они таскать наши вещи через весь роддом. Так что думаю, что да. Идем.

Мы повернули налево и пошли по темному коридору. Холод здесь был жуткий, интересно, сколько сейчас на улице? Я глянула на телефон: минус пятнадцать. Из-за долгого пребывания в закрытом душном помещении я забыла, как ощущается мороз. Впереди замаячили две двери. Я сглотнула. Если ошибемся, то нас могут обнаружить и… отругают? Даже в моей голове это прозвучало до ужаса нелепо.

Холодно, темно, тихо. Слышны были только наши короткие вдохи и выдохи.

– Не думаю, что мы пришли правильно, – прошептала Аня.

– Почему?

– В приемном покое всегда шумно. Там и акушерки, и роженицы, последние стонут, еще слышно, как заезжают скорые с мигалками. А тут тишина.

– Сейчас ведь ночь, я приехала под утро – тогда тоже тихо было, и мигалки скорая не включала, – я взяла ручку левой двери и хотела было нажать на нее.

– Стой! Давай посмотрим, есть ли под ней свет, – Аня схватила меня за руку.